Мобильная версия"Я, Новикова Мария Лукьяновна, хочу знать, где погиб наш отец, Новиков Лука Аристархович, где он захоронен. Документов у нас нет никаких, кроме свидетельства о рождении: родился он 9 июня 1897 года. А забрали его в 1937 году, в 12 часов ночи 20 сентября, прямо с работы. Работал он бессменно: днем возил воду для людей и машин, а ночью сторожевал, в общем, и домой-то совсем не приходил.
Но сначала я напишу, как нас раскулачили. В 1929 году, в эту пору мне было четыре года, нас у отца было семеро. Местная власть, сельский совет гоняли нашего отца, издевались, как им только хотелось и без всяких причин. Заберут его, свяжут руки назад и гонят восемнадцать километров до Большетроицкой милиции. Сами верхом, а его гонят и секут хуже скотины. А там разберутся, что без всякой причины, и отпустят его. И так продолжалось издевательство до 1935 года. А потом осудили его, дали семь лет вольной высылки. Он на это был согласен, он отдал документы, но документы ему не отдали, перевели эту судимость на год тюрьмы. Он отбыл за шесть месяцев и вернулся. В это время пришел к нему бригадир и сказал: «Лукьян, подавай заявление, теперь тебя примут в колхоз...» И сразу отца послали на работу, заготавливать лес. Какая это радость была для всей нашей семьи, что нас приняли в общество! Но недолго радовались: в 37-м году его забрали... А мать наша все эти годы, вместе с нами, сколько приняла страданий! Водила нас по чужим хатам, голых, голодных и страдавших от холода. Все у нас забрали и голых выгнали из хаты, выкинули, как котят. За все наши годы-странствия трое детей умерло... Когда умирали дети, мать уберет покойную и перекрестится: «Слава тебе, Господи, отмучилась...» – покойную уберет, а малютку на то место ложит. Думала, что она наберется болезни и помрет, а она, Бог дал, жива до сих пор. И как нам тяжко было жить каждый день! Мать где-либо разживется, сварит нам, а если не успеем поесть, то они выливают из чугуна и говорят: «Вы, кулацкие дети, жить не должны, вам все равно подыхать!» Даже карманы вывертывали и крошки вытряхивали, чтобы не досталось... В 33-м году был такой случай. В чулане у нас только и было богатство – сундук, как раньше называли общий деревянный ящик. Пришли двое наших односельчан, повыкидывали из ящика рваное тряпье, видят – там брать нечего. А мать была одета в шубу из овечьих шкур, раньше такая одежда была, и платок на ней был теплый, а они стали насильно ее раздевать и раскрывать. Тут мы видим, что мать так терзают, и бросились к ней, и подняли крик. Они начали над ней топотать и кричать на нее: «Что ты детей научила!» – но все же не раздели, наша оборона подействовала. В общем, все не напишешь, а если все писать, получится большая книга. А теперь мы вас просим, сможете ли вы найти то место, где отец захоронен, умер или его убили. Когда забрали его, он был в Белгородской тюрьме. Ездила мать, она в НКВД брала разрешение, чтобы передать еду. А придет туда – неделями в очереди стояли, столько миру было, страсть! А потом с Белгорода его отправили, получили мы от него первое письмо: Амурская железная дорога, он попросил денег. Получаем второе письмо: деньги пришли, хранятся около меня в кассе, а мне их не дают. А потом получили третье письмо – город Свободный, и написал: суда не видели и не слышали, но сказали, что десять лет... А потом пишет, прошел я все комиссии, признали меня здоровым, отобрали нас таких людей, готовят к отправке, а куда будут отправлять, не знаем. Наслышки есть, на Франца Иосифа Землю, и больше не было ни одного письма. Что с ним сделали, куда его дели – ничего мы не знаем. Нас, его детей, еще пять человек, три дочери и два сына. Хотя нам и самим скоро помирать, но хотим знать, где он сложил свою голову. В ту ночь, когда его забрали, с нашего села забрали пять человек. Из них на одного друг прислал, что он умер, двое через десять лет вернулись домой и дома умерли, а нашего отца неизвестно где дели. Я сама 25-го года рождения, помню всю нашу страшную муку от начала до конца. Когда кулачили, мне было четыре года, и я все помню с четырехлетнего возраста, как и что над нами делали, и, наверное, такого не забудешь никогда. Восемнадцать лет мы ходили по квартирам и даже по земле ходили с опаской, глупых людей очень много было. Идешь, а он встречается и тебе в глаза говорит: «Что, кулачка, ходишь?» – и мы вели себя тише воды ниже травы. Встречаешься со своим злодеем, кланяешься ему и называешь по имени и отчеству, иначе нельзя... Мы же – враги! А так рассудить: какой наш отец кулак, если он даже неграмотный и был большой трудяга, работал, себя не щадил?.."
Новикова Мария Лукьяновна,Белгородская область, Шебекинский район,Большетроицкое п/о, с. Осиповка
«…Сестру вместе с мужем и тремя детьми (3-х, 5 и 7 лет) выслали в Нарым. Сумела она как-то передать две весточки. Писала, как в ледяной холод шел обоз по заснеженной тайге. Младших несли родители на руках, следуя пешком за обозом. Коченели, немели озябшие руки, и не было сил удержать дитя. Если ребенок выпадал, матери не давали его поднять – оставался холмиком заснеженным на дороге. А на безумные крики матери был ответ конвоиров: «Не ори, все равно сдохнет». Половина взрослых умерла по пути, а дети – почти все погибли. Остались и Маша и Гаврик лежать на дороге, даже земле не придала, бедных. Поселились в шалашах, палатках: холодно, голодно. Оставшиеся дети летом умерли один за другим, ушла и старшенькая, Верочка. Умирала – просила молочка, но был только хлеб – кусочек, в нем опилок больше, чем муки, не угрызть ослабшему ребенку. Писала сестра о работе: раскорчевывала пни, лопатами копали вязкую болотистую землю, строили дорогу. Не прожила сестричка и года, осталась навечно в ледяной северной земле вместе с детками».
Конвоирование раскулаченных к месту ссылки
"Жили мы в Магнитогорске. Папа – Воротинцев Григорий Васильевич –работал на Магнитогорском комбинате разнорабочим. 22 августа 1937 года его арестовали. Меня при аресте не было. Не видела я последних минут пребывания папы дома, не услышала его прощальных слов. А 13 ноября 1937 г. пришли за мамой. Папу обвинили, что он японский шпион (согласно свидетельству о смерти он погиб в 1941 году), а маму, Воротинцеву Анастасию Павловну, – в том, что она скрывала шпионскую деятельность мужа. Она была осуждена на пять лет в Карагандинские лагеря с оставлением по вольному найму там же. Нас с братом отвезли в клуб НКВД. За ночь собрали тринадцать детей. Потом отправили всех в детприемник Челябинска. Там было около пятисот детей и еще где-то находились дети ясельного возраста...
В детприемнике мы прожили две недели, и нас, шестерых детей, повезли в Казахстан. Нашу группу привезли в Уральск. НКВД прислало за нами «черный ворон», так как других машин у них не было, а стоял холод. Привезли нас в поселок Круглоозерный. Встретил нас директор детдома, кажется, фамилия его Краснов. До работы в детдоме он был командиром Красной Армии на Дальнем Востоке. Детдом имел плантацию, на которой трудились дети. Выращивали арбузы, дыни, помидоры и другие овощи, обеспечивали себя на круглый год. Воспитательная работа была хорошая. И вот этого директора арестовало НКВД...
В детдоме работал очень хороший воспитатель, его тоже арестовали. Он жил с очень старым отцом, который остался без средств к существованию. И мы, пока жили в Уральске, брали тайком продукты в столовой и ходили, кормили его... После окончания седьмого класса я поступила в ремесленное училище в Магнитогорске, работала электриком в коксохимическом цехе металлургического комбината. Маму, которая к этому времени отбыла срок наказания, в Магнитогорске прописывать не стали, сказали за 24 часа оставить город. Уехала она в Верхнекизильск, там паспортов не было. Когда стали давать паспорта, мама получила и приехала ко мне. Все «волчьи документы» были зашиты у нее в подушке, так она боялась. Я нашла их после ее смерти, все они почти превратились в труху. Высылаю вам то немногое, что сохранилось..."
Разина Валентина Григорьевна,г. Свердловск.
"Моя мама, будучи еще совсем молодой, работая в типографии в Ташкенте, не вступила вовремя в комсомол (во время коллективизации их «раскулачили», и вся многодетная семья приехала жить в Ташкент). На нее было заведено дело, которое закончилось арестом. Затем поэтапная трудовая деятельность на Беломорканале, в Норильске, и последнее место ее пребывания – Казлаг, а именно Карагандинская область, село Долинское. Там я родилась в 1939 году. Жила я, естественно, не с ней, а недалеко от зоны, в детдоме для детей политзаключенных. Не пришлось мне в своей жизни никогда произнести слово «папа», так как у меня его не было. Память детства, годы, проведенные в детдоме, очень ясно запечатлелись. Она, эта память, не дает мне покоя очень много лет. В нашем детдоме жили дети от грудного возраста до школьного периода. Условия проживания были тяжелые, кормили нас плохо. Приходилось лазить по помойкам, подкармливаться ягодами в лесу. Очень многие дети болели, умирали. Но самое страшное, над нами там издевались в полном смысле этого слова. Нас били, заставляли долго простаивать в углу на коленях за малейшую шалость... Однажды во время тихого часа я никак не могла заснуть. Тетя Дина, воспитательница, села мне на голову, и если бы я не повернулась, возможно, меня бы не было в живых. Жила я там до 1946 года, пока не освободилась из заключения мама (пробыла она в лагерях 12 лет)..."
Неля Николаевна Симонова
"14 ноября 1937 года ночью в нашей квартире в Ленинграде раздался звонок. Вошли трое мужчин с собакой, папе сказали, чтобы он одевался, и стали производить обыск. Перерыли все, даже наши школьные сумки. Когда повели папу, мы заплакали. Он нам сказал: «Не плачьте, дети, я ни в чем не виноват, через два дня вернусь...» Это последнее, что мы слышали от своего отца. Так он и не вернулся, о судьбе его ничего не знаем, писем не получили. На следующий день после ареста отца я пошла в школу. Перед всем классом учительница объявила: «Дети, будьте осторожны с Люсей Петровой, отец ее – враг народа». Я взяла сумку, ушла из школы, пришла домой и сказала маме, что больше в школу ходить не буду...
Отец мой, Петров Иван Тимофеевич, работал рабочим на заводе «Арсенал» в Ленинграде. Мать, Агриппина Андреевна, работала на фабрике. 27 марта 1938 года арестовали и ее. Вместе с мамой забрали меня и брата. Посадили на машину, маму высадили у тюрьмы «Кресты», а нас повезли в детский приемник. Мне было двенадцать лет, брату – восемь. В первую очередь нас наголо остригли, на шею повесили дощечку с номером, взяли отпечатки пальцев. Братик очень плакал, но нас разлучили, не давали встречаться и разговаривать. Через три месяца из детского приемника нас привезли в город Минск, в детдом имени Калинина. Там я получила первую весточку от мамы. Она сообщила, что осуждена на десять лет, отбывает срок в Коми АССР.
В детдоме я находилась до войны. Во время бомбежки потеряла брата, всюду его разыскивала, писала в Красный Крест, но так и не нашла."
Петрова Людмила Ивановна, г. Нарва.
"Мать мою, Завьялову Анну Ивановну, в 16–17 лет отправили с этапом заключенных с поля на Колыму за собранные несколько колосков в карман... Будучи изнасилованной, моя мать 20 февраля 1950 г. родила меня, амнистий по рождению дитя в тех лагерях не было. Так началась моя жизнь вообще и жизнь «ЗК» в детских бараках, куда матери ходили кормить детей в отведенное для этого время. Это была единственная радость общения. Мать не отдала меня на воспитание жене начальника лагеря, которая не имела своих детей и очень просила отдать меня, сулив матери разные льготы..."
Н.А. Завьялова. 10.11.89.
"Мой отец, Загорский Леонид Константинович, экономист, и мать, Загорская Нина Григорьевна, телефонистка, были арестованы в 1937 году. Отец умер в тюрьме, о матери ничего не сообщили. Родители мои были привезены на Сахалин, но откуда, я не знаю, где-то в конце 20-х годов. В то время Сахалин был вторыми Соловками, там очень много погибло людей. Отца привлекали к бухгалтерской работе, а мать работала там телефонисткой с 1936 г. и до ареста была домохозяйкой. В детдом [мы] с сестрой попали в 1938 г. трех с половиной и четырех с половиной лет. Жила я там до 1943 г., а затем попала к бездетным супругам и была увезена в Волгоградскую обл. в 1946 г. В детдоме я жила все время в дошкольной группе детей. Детские дома для таких детей, как мы, находились в основном в маленьких гиляцких поселках на р. Амур. Наш поселок, куда мы впервые поступили, назывался Маго... Дома представляли собой длинные деревянные бараки. Детей было очень много. Одежда плохая, питание скудное. В основном суп из сухой рыбки корюшки и картошки, липкий черный хлеб, иногда суп из капусты. О другом питании я не знала. Метод воспитания в детдоме был на кулаках. На моих глазах директор избивала мальчиков постарше меня, головой о стену и кулаками по лицу, за то, что при обыске она у них находила в карманах хлебные крошки, подозревая их в том, что они готовят сухари к побегу. Воспитатели нам так и говорили: «Вы никому не нужны». Когда нас выводили на прогулку, то дети нянек и воспитательниц на нас показывали пальцами и кричали: «Врагов, врагов ведут!» А мы, наверное, и на самом деле были похожи на них. Головы наши были острижены наголо, одеты мы были как попало. Белье и одежда поступали из конфискованного имущества родителей... В 1940 г. мне было пять лет, а сестренке шесть, когда нам пришло сообщение о смерти отца. А года через три, в 1943 г. незнакомая женщина привела меня к себе домой, то своему мужу сказала: «Вот, привезла я арестантку. Теперь будешь жить у нас, а не хочешь – пойдешь опять в детдом, а оттуда в тюрьму». Я заплакала и сказала, что хочу жить у них. Так меня взяли в дочери люди. Мне в то время было уже восемь с половиной лет. А с сестрой мы были разлучены. Увидеться больше не пришлось. Долгие годы искала я ее, обращалась в разные инстанции, но никто мне не помог..."
Савельева Наталья Леонидовна, г. Волгоград.
В Омске презентовали первый том книги памяти "Крестьянская Голгофа". Издание содержит сведения о 3,5 тысячах семей крестьян Омской области, раскулаченных и высланных в необжитую тайгу на верную гибель в 30-х годах прошлого века. По словам очевидцев, даже Гулаг, по сравнению с условиями, в которые попадали многодетные семьи "кулаков", меркнет. Книга содержит документы тех лет, фотографии, воспоминания, рассказы о судьбах людей, фотографий. Среди авторов тома - ученые, писатели, журналисты, потомки репрессированных омичей. По данным историков, всего в регионе было раскулачено около 28 тысяч семей. Домой вернулись немногие. Более 70-ти процентов пострадавших - дети.
"Детей до 2-х-лет в поселках почти не имеется, так как все перемерли в силу отсутствия молока. Новые партии спецпереселенцев приезжают также с маленькими детьми, и я видел такие партии кулаков, уже направляющихся в леса, находящиеся на лесных стоянках, по пути к поселкам. Малолетние дети этих новых партий спецпереселенцев также совершенно неизбежно перемрут в том случае, если не будет брошено хотя бы несколько коров или коз на поселок..."
Источники:
Записка члена ЦКК ВКП(б) В. Фейгина председателю комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по спецпереселенцам А.А. Андрееву о результатах обследования поселков спецпереселенцев на Урале. 8 августа 1931 г. http://istmat.info/node/46677
Е.Конева «Великая ломка». Сибирская глубинка в 30-е годы (по материалам публикаций газет и воспоминаниям жителей Маслянинского района Новосибирской области)» http://urokiistorii.ru/node/302
Книга памяти "Крестьянская Голгофа", в ней собраны сведения о раскулачивании 25 тыс. крестьянских семей Прииртышья (издана правительством Омской области)
http://www.rg.ru/2013/10/29/reg-sibfo/golgofa.html
"Нарымские пленники": о судьбе крестьянской семьи Атамановых рассказывает "Алтайская правда" http://www.bankfax.ru/news/47689/
Дети Гулага: из писем детей репрессированных в «Мемориал» http://www.alexanderyakovlev.org/almana ... ah-doc/123
