Голубая и коричневая книги ⇐ Авторские темы

[Gosha]

Людвиг Витгенштейн

«Голубая и коричневая книги» в России
В данном издании публикуются лекции и заметки Людвига Витгенштейна, явившиеся предварительными материалами для его «Философских исследований», одного из главных философских произведений XX века. «Голубая книга» представляет собой конспект лекций, прочитанных Витгенштейном студентам в Кембридже в 1933-34 гг. «Коричневая книга» была также надиктована философом его кембриджским ученикам. Именно здесь Витгенштейн пытается в популярной форме рассказать о ключевых для его поздней философии темах, а также дает подробный перечень и анализ языковых игр (в дальнейшем он не будет останавливаться на их детализации столь подробно). «Голубая и коричневая книги», классические тексты позднего Витгенштейна, дают нам возможность окунуться в необычный философский «поток сознания» и из первых рук узнать о размышлениях человека, который коренным образом изменил ход современной философии.

О «Голубой и коричневой книгах».

Оценивая философию позднего Витгенштейна, воспользуемся мнением известного американского философа Р. Рорти:
Академическая философия в наши дни находится в таком же отношении к Витгенштейну, как интеллектуальная жизнь в Германии в первые десятилетия прошлого века находилась к Канту. Кант изменил всё, но никто не был уверен, что именно он сказал; никто не был уверен, что в Канте принимать всерьёз, а что игнорировать. В те дни в Германии мыслить серьёзно значило либо отсортировывать и выбирать из Канта, либо найти некоторый способ повернуться к нему спиной. В аналогичной ситуации философы находятся теперь, спустя двадцать лет после публикации Философских исследований.
Столь высокая оценка — не просто дань уважения философу, который был и остаётся ведущим представителем современной аналитической философии. Философы-аналитики до сих пор по многим вопросам делятся на витгенштейнианцев, т. е. тех, кто разрабатывает оригинальные идеи в духе позднего Витгенштейна, и витгенштейноведов, т. е. тех, кто пытается реконструировать его аутентичную позицию.

[Gosha]

Однако и у тех, и у других значительные затруднения в интерпретации вызывает афористичный стиль Философских исследований , главного произведения позднего Л. Витгенштейна. В этой ситуации важное значение имеют те материалы, которые близко примыкают к данной работе и позволяют уточнить её основные идеи. Здесь имеются в виду многочисленные заметки и лекции Витгенштейна, относящиеся к 30–40 гг прошлого века, которые активно публиковались, начиная с 50-х годов, учениками Витгенштейна и исследователями его творчества.

[Gosha]

Тем не менее, среди всех этих многочисленных материалов самое важное место безусловно занимают Голубая и коричневая книги . Укажем в пользу этого утверждения несколько причин. Во-первых, помимо Логико-философского трактата и небольшой статьи о логической форме Голубая и коричневая книги — это единственный текст, обращение которого в среде философов, как следует из предисловия Раша Риса, санкционировал сам Витгенштейн. Эту причину можно считать несущественной, однако важность её значительно повышается, если вспомнить, какие затруднения у Витгенштейна вызывала необходимость подготовить какой-либо печатный текст, в том числе и Философские исследования . А в виде Голубой и коричневой книг мы имеем, хоть и несовершенный с точки зрения автора, но всё-таки им же скомпонованный и отредактированный текст, который Витгенштейн рекомендовал для ознакомления со своими взглядами.

[Gosha]

Во-вторых, тематическое многообразие Голубой и коричневой книг , где в рамках обсуждения одной и той же проблемы рассматриваются математические и психологические примеры, указывает на то, что сам характер этих примеров условен, и ничто не говорит о сознательном выделении в рамках общей позиции разноплановых разделов, таких как философия математики или философия психологии. Это немаловажно, если учесть, что публикаторы наследия Витгенштейна пытаются тематически организовать его тексты, хотя и не всегда удачно. Однако Голубая и коричневая книги показывают, что такой подход и не может быть удачным, поскольку философию позднего Витгенштейна скорее характеризует общий подход, реализованный в разнородных примерах.

[Gosha]

В-третьих, Голубая и коричневая книги позволяют проследить эволюцию философских взглядов Витгенштейна: от Логико-философского трактата , где язык рассматривается с точки зрения внеличностной репрезентации мира, к многообразию языковых игр, укоренённых в формах жизни, где материальная деятельность субъекта является интегральной частью употребления языка. Максимальная степень обобщения в Логико-философском трактате , где уже ничего нельзя сказать помимо того, что может быть сказано ясно, сменяется максимальной степенью экземплификации, где можно сказать всё, пусть и совершенно не ясно. Главное сказать.

[Gosha]

И, наконец, в-четвёртых. Публикаторы Голубой и коричневой книг характеризуют их как подготовительные материалы к Философским исследованиям . Но, по большому счёту, всё, что написал Витгенштейн в 30–40 гг. прошлого века, можно считать подготовительными материалами к этой работе. Однако это нельзя вполне отнести к Голубой и коричневой книгам , особенно если судить по текстам самого Витгенштейна, опубликованным в последнее время. Под подготовительными материалами к работам Витгенштейна прежде всего имеют в виду Дневники 1914–1916 гг. которые рассматриваются в качестве таковых к Логико-философскому трактату .

[Gosha]

Однако по структуре они сильно отличаются от Голубой и коричневой книг. Готовя к публикации Трактат, Витгенштейн просто осуществил выборку заметок из Дневников . И в этом отношении Дневники можно рассматривать как расширенную версию Трактата . Но с Голубой и коричневой книгами дело обстоит совершенно иначе. Они не являются источником для подобной выборки; скорее это можно сказать о Nachlass . Главное достоинство Голубой и коричневой книг в том, что они демонстрируют изменение взгляда на философию как на исследование sui generis .

[Gosha]

В отличие от Философских исследований , где философии всё-таки отводится роль самостоятельного исследования проблемы значимости языковых выражений с точки зрения преодоления того образа языка, который берёт своё начало с Августина, и создания нового образа, Голубая и коричневая книги имеют совершенно иную задачу. Эта работа посвящена одному: индивидуальность примеров должна обосновывать общность термина, которое раскрывается случаями его употребления. И в этом весь поздний Витгенштейн: термин не имеет общего значения, значение можно уяснить только из частных примеров, согласующихся с их употреблением лингвистическим сообществом. Определяющую роль играет нюанс, и только нюанс служит основным подтверждающим примером. Нюанс и только нюанс. Именно в этом новация Витгенштейна. Но противопоставить в философии поискам общего поиски индивидуального — это героизм, и Голубая и коричневая книги являются главным выражением этого героизма. Найти частное и противопоставить его общему — задача не из лёгких, но Витгенштейну это удаётся. Анализ индивидуального языка в Голубой книге и языковые игры в Коричневой книге суть блестящие этому примеры.

[Gosha]

Крайне странно, однако, что у человека, который претендовал на изменение образа философии, в Голубой и коричневой книгах нельзя найти, как он сам понимал философию. Разве что можно сослаться на его мнение, что она представляет собой семейство исследований, которое с большой долей условности может наследовать такую деятельность. Но приведём здесь цитату из его лекций, относящихся к этому же периоду — эти лекции Витгенштейн читал в промежутках между диктовками Голубой книги , — она вполне характеризует общую установку относительно философии, представленную выше в четвёртом пункте.

[Gosha]

Мнение Шопенгауэра, что философия есть организм и что книга по философии с начала и до конца есть своего рода противоречие, содержит долю истины. Одно из затруднений с философией заключается в том, что нам недостаёт сводной точки зрения. Мы встречаемся с затруднением того рода, которое бывает с географией страны, карты которой у нас нет или же её карта фрагментарна. Страна, о которой мы говорим, — это язык, а география — его грамматика. Мы вполне можем прогуливаться по этой стране, но когда нас заставляют сделать карту, у нас не получается. Карта будет демонстрировать различные дороги, пересекающие страну, любую из которых, хотя и не две сразу, мы можем проследить, так же как в философии мы должны рассматривать проблемы одну за другой, хотя, фактически, каждая проблема ведёт к многообразию других. Мы должны выжидать, пока вернёмся к исходной точке, до того, как сможем перейти к другому разделу, т. е. до того, как сможем подробно обсудить проблему или перейти к другой. В философии проблемы не столь просты, чтобы нам было достаточно сказать: «Составим приблизительное представление», ибо нам не известна эта страна, за исключением знания связей между дорогами .
Найти связь между дорогами — это и есть главная задача Голубой и коричневой книг . - Валерий Суровцев.

[Gosha]

О супе, странниках и прочих соблазнах

Несмотря на то, что формально перевод Голубой и коричневой книг , представленный в этом издании, в России не первый, на деле отечественный читатель познакомится с этими произведениями впервые. В 1991 году небольшие фрагменты Голубой и коричневой книг были опубликованы А.Ф. Грязновым. Несмотря на то, что подборка была репрезентативной, в полной мере отразить суть текстов Витгенштейна она, по понятным причинам, не могла. В 1999 году Голубая и коричневая книги были изданы целиком в переводе В.П. Руднева. Последствия были неоднозначны: новички, возжелавшие познакомиться с философией Витгенштейна, пришли к выводу, что либо Витгенштейн косноязычен и чуть ли не глуп, либо непроходимыми глупцами являются они сами. Специалисты разделились на два лагеря: не читавшие перевод похвалили его, прочитавшие выразили недоумение.

[Gosha]

Перевод В.П. Руднева.
Если в некотором языке слово «но» означает то, что в английском языке означает слово «не», то ясно, что нам не приходит в голову сравнивать значения этих двух слов путем сравнения тех ощущений, которые они создают. Спросите себя, что это будут за значения, которые мы обнаружим в чувствах, вызываемых этими значениями у разных людей в разных обстоятельствах.

Оригинал.
If in some language the word «but» meant what «not» means in English, it is clear that we should not compare the meaning of these two words by comparing the sensations which they produce. Ask yourself what means we have of finding out the feelings which they produce in different people and on different occasions.

Наш перевод.
Если в некотором языке слово «но» подразумевало бы то, что в английском языке означает слово «не», ясно, что мы не должны сравнивать значения этих двух слов, сравнивая те ощущения, которые они вызывают. Спросите себя, какими средствами мы располагаем для того, чтобы выявить ощущения, которые вызывают эти слова в различных людях и при различных обстоятельствах.

[Gosha]

Подобные ляпсусы встречаются практически на каждом развороте. Некоторые из них меняют смысл Витгенштейна с точностью до наоборот. Есть в переводе В.П. Руднева и совсем смешные случаи. Например, такой:

Перевод В.П. Руднева.
Если я говорю: « У этого супасвоеобразный запах: примерно такой суп мы ели в детстве», слово «своеобразный» может использоваться просто как интродукция к сравнению, которое за ним следует, как если бы я сказал: « Я скажу вам, как этот суп пахнет…». Если, с другой стороны, я говорю: «У этого супа своеобразный запах!» или «У него крайне своеобразный запах», то «своеобразный» здесь означает выражение типа «необычный», не такой, как всегда, «поразительный».

[Gosha]

Оригинал.
If I say: «This soap has a peculiar smell: it is the kind we used as children», the word «peculiar» may be used merely as an introduction to the comparison which follows it, as though I said: «Til tell you what this soap smells like:…» If, on the other hand, I say: «This soap has a peculiar smell!» or «It has a most peculiar smell», «peculiar» here stands for some such expression as «out of the ordinary», «uncommon», «striking».

Наш перевод.
Если я говорю: « У этого мылосвоеобразный запах, похожий на запах мыла, которым мы пользовались в детстве», слово «своеобразный» может использоваться просто как введение к следующему за ним сравнению, как если бы я сказал: « Я скажу вам, на что похож запах этого мыла:…». Если, с другой стороны, я говорю: «У этого мыла своеобразный запах!» или «У него крайне своеобразный запах!», то «своеобразный» означает здесь выражение типа «неординарный», «необычный», «поразительный».

[Gosha]

Еще один пример из Голубой книги , который можно не глядя занести в топ-лист курьезнейших ляпов в переводческой практике: после того, как одно словосочетание было переведено неправильно и смысл стал затуманиваться, В.П. Руднев сочинил целую поэму:

Перевод В.П Руднева.
Мы можем сказать, что Августин думает о процессе измерения длины : скажем, расстояние между остановками путешествующего странника, который проходит мимо нас и в лице которого мы можем видеть перед собой лишь крошечный кусочек времени. Разрешение этой загадки состоит в сравнении того, что мы подразумеваем под «измерением» (грамматика слова «измерение»), когда применяем его к расстоянию путешествующего странника, с грамматикой этого слова, применённого ко времени [15] .

[Gosha]

Оригинал.
Augustine, we might say, thinks of the process of measuring a length : say, the distance between two marks on a travelling band which passes us, and of which we see only a tiny bit (the present) in front of us. Solving this puzzle will consist in comparing what we mean by «measurement» (the grammar of the word «measurement») when applied to a distance on a travelling band with the grammar of that word when applied to time.

Наш перевод.
Мы можем сказать, что Августин размышляет о процессе измерения длины : скажем, о расстоянии между двумя отметками на ленточном транспортёре, лента которого движется перед нами, и мы можем видеть только маленький её кусочек (настоящее время). Решение этой головоломки будет заключаться в сравнении того, что мы подразумеваем под «измерением» (грамматика слова «измерение»), применённого к расстоянию на ленточном транспортёре, с грамматикой этого слова, применённого ко времени.

[Gosha]

Любопытно заметить, что в случае с мылом, превратившимся в суп, текст Витгенштейна сохраняет свой смысл, и подобную переводческую тактику можно рассматривать как своеобразную постмодернистскую игру. В «путешествующем страннике», без сомнения, тоже есть свой сокровенный смысл: вполне вероятно, что какой-нибудь из мистически настроенных русских философов напишет статью «Ангел Силезий и Людвиг Витгенштейн. „Херувимский странник“ и „Голубая книга“», и она будет исполнена смысла. Но все-таки корректнее было бы назвать такой перевод «Фантазиями в манере Витгенштейна» или, если вспомнить мысль Руднева о том, что «перевод должен все время напоминать, что перед читателем текст, написанный на иностранном языке, «Голубой книг и Коричневой книг».

[Gosha]

Итак, мы решили реабилитировать Витгенштейна и перевели Голубую и коричневую книги заново. Несмотря на то, что эти тексты не принадлежат к самым сложным произведениям Витгенштейна, мы столкнулись с рядом трудностей.
1. Английский язык Голубой и коричневой книг зачастую коряв и полон германизмов, в частности это относится к синтаксису, на что в своём предисловии указывает и редактор первого английского издания Раш Рис. К этому прибавляется неизбежная рыхлость студенческого конспекта: и Голубая , и Коричневая книги сформировались из записей студентов Витгенштейна.

[Gosha]

Соответственно, перед переводчиками и редакторами русского текста (пользуясь случаем, выражаем глубокую благодарность редакторам Евгению Афонасину и Татьяне Пановой, их работе финальный вариант премногим обязан) стояла альтернатива: либо сохранить особенности оригинала и сделать русский текст нарочито корявым, либо сгладить шероховатости, ориентируясь на нормы русского литературного языка, и постараться сделать текст Витгенштейна в первую очередь внятным. Мы решили, что поскольку один корявый перевод уже имеется, то наступать ещё раз на те же грабли особого смысла нет. Таким образом, был выбран второй вариант, хотя, как увидят читатели, незначительные шероховатости всё же остались. Ещё одно замечание: в оригинальном тексте Витгенштейна содержится несколько тёмных мест, неясности в которых — в первую очередь результат чудовищного синтаксиса. В этих случаях мы помещаем рядом с переводом английский оригинал фразы целиком.

[Gosha]

2. Голубая и коричневая книги свидетельствуют, что у Витгенштейна было много любимых словечек, которые он вставлял к месту и не к месту. Это относится, в первую очередь, к слову now , аналогу немецкого nun , соответствующему русскому «ну» (именно такой перевод предпочла в Философских исследованиях М.C. Козлова), «теперь» и чуть ли не «вот». Это словечко зачастую ничего не означает, а иногда и нарушает ход мысли Витгенштейна — поэтому в некоторых случаях мы предпочли его не переводить, а в других использовать его только в структурообразующих значениях «теперь» и «итак».

[Gosha]

Другая стилистическая особенность английского текста Витгенштейна — чрезвычайно частое использование оборотов I’т inclined to (Я склонен), I’т tempted (Я испытываю соблазн) и других, им синонимичных. В английском языке эти выражения звучат вполне нормально, и, по-хорошему, переводить их следовало бы по-разному, вплоть до усечения, в зависимости от контекста. Однако, увидев их неумеренное использование Витгенштейном, мы испытали сильный соблазн заставить австрийца Витгенштейна быть по-английски все время «соблазненным» и «склоненным».

[Gosha]

3. Что касается терминологии, то здесь читатель может обратить внимание на ряд бросающихся в глаза, а иногда и спорных моментов.
A) Самый очевидный и частый случай — это чехарда с английским « use », в переводе которого мы отдаем предпочтение русскому эквиваленту «употреблять», «употребление» вместо «использовать», «использование», несмотря на то, что подобное словоупотребление иногда выглядит нарочитым и даже безграмотным. Такой перевод кажется нам более правомерным, поскольку подчеркивает «языковую» коннотацию этого слова («словоупотребление», а не «словоиспользование»).
B) Слово experience также переводится нами двояко: как «опыт» и чаще как «переживание» или «переживания», что вполне оправданно, так как значение английского experience намного шире русского опыта .
C) Далее, проблематичным может показаться перевод английского proposition как «пропозиция». В Голубой и коричневой книге Витгенштейн использует слово proposition как эквивалент английского sentence или немецкого Satz — «предложение», а иногда употребляет эти два слова как синонимы. Однако при переводе здесь и далее используется прямое заимствование «пропозиция», поскольку в аналитической философии и зачастую у самого Витгенштейна под пропозицией понимается объективное содержание предложения.
D) Самым проблематичным может показаться перевод английского picture как «образ» или «изображение».

[Gosha]

Аргумент в пользу такого перевода: такие варианты приемлемы, поскольку этот термин Витгенштейн использует не просто в смысле «картинка» (что имеет значение нарисованного изображения), а в смысле немецкого Bild , т. е. образ в широком смысле слова. Здесь может возникнуть смешение с английским image , последнее — это мысленный образ (ср. английское imaginary).

[Gosha]

Действительно, в ряде случаев Витгенштейн делает упор именно на противопоставлении картины как картинки или пиктограммы мысленному образу (даже если речь идет об «образе», «находящемся в голове», Витгенштейн пытается расщепить это понятие). Справедливости ради стоит сказать, что наиболее широким спектром значений в русском языке обладает слово «картина», но, к сожалению, его употребление очень ограничено.

[Gosha]

Соответственно, возникает ситуация, когда: а) необходимо соблюсти единую терминологию; b) при этом слово «картинка» имеет слишком конкретное значение; с) слово «образ» имеет слишком широкую область значений; d) слово «картина» не всегда употребимо в нужных нам случаях. Мы остановились на слове «образ», хоть и признаем спорность этого варианта перевода. Так или иначе, контекст обычно проясняет суть, а слово image в оригинале встречается достаточно редко, а в переводе, как правило, оговаривается.