Степные Рубежи ⇐ История Руси

[Gosha]

Время для осуществления великого екатерининского плана преображения казахской степи еще не настало, но правительство сделало важный шаг в деле укрепления и легитимизации своей власти над растущим числом мусульман Российской империи. В 1788 году указом Екатерины в Уфе было создано Духовное магометанского закона собрание (впоследствии Оренбургское магометанское духовное собрание). Главой собрания был исламский клирик с титулом муфтий (наивысший ранг среди улемов, официальных толкователей исламского закона), назначаемый российским правительством. Собранию была вручена власть над всеми мусульманами Российской империи, за исключением крымских татар.

[Gosha]

Собрание и муфтий неоднократно защищали российские интересы. В 1790 году, надеясь успокоить волнения среди казахов, правительство отправило к ним муфтия Мухаммеджана Хусаинова (Мухаммед Джана аль-Хусаина). После переговоров несколько именитых лиц признали, что местное мусульманское духовенство пыталось поднять казахов на борьбу за освобождение мусульман от угнетения неверной России, но муфтий, исходя из своей интерпретации Корана, сумел убедить их, что мусульмане могут быть подданными Российской империи, это отнюдь не противоречит их закону.

[Gosha]

Однако не каждый поддавался на такие аргументы, и религия чаще не успокаивала российских мусульман, а, напротив, поднимала их на совместную борьбу против неверных русских. Хотя в конце XVIII века власти проявили готовность принять мусульман в качестве подданных Российской империи, существовало четкое понимание, что империя является христианской и православной, и полноправными в ней могут быть только христиане и те, кто обратится в христианство. Религия оставалась важнейшим маркером идентичности для всех народов, живших в Российской империи.

[Gosha]

Идеология и дипломатия

Тщетным будет любой поиск меморандумов, излагающих внешнюю политику России ранее середины XVIII столетия, – и вообще каких-либо попыток обсудить и сформулировать отношение России к людям, жившим на ее южных границах, и российскую стратегию по отношению к ним. Нет ничего удивительного в том, что в высокоцентрализованной Московии никто не спрашивал мнения чиновников на местах, а любое обсуждение подобных вопросов ограничивалось узким и тайным кругом царских советников. Тем не менее эволюция российского восприятия южных соседей и отношения к ним становится совершенно очевидной, если проанализировать изменения в использовании титулатуры и дипломатических процедур.

[Gosha]

Иван III был первым, кто присвоил себе титул «царь», но за пределами Московии этот титул никто не признал, и Василий III вернулся к менее спорному титулу «великий князь». Тщательно продуманная коронация Ивана IV царем всея Руси в 1547 году показала, что Москва вновь чувствует себя уверенно. В католической Европе лишь папа мог пожаловать королевский титул, а в Степи ханом мог стать только потомок Чингисхана. Присвоение титула «царь» указывало на огромные дипломатические и политические амбиции: это означало, что московский правитель заявляет о своем равенстве с королями Европы и степными ханами.

[Gosha]

Более того, бросив вызов Священной Римской империи и папе, Иван IV показал, что московский властитель считает себя наследником Византии, является императором и единым христианским правителем, который сохраняет истинную христианскую веру. Кроме того, принятие титула царя и последующее завоевание Казани и Астрахани недвусмысленно бросали вызов крымскому хану, претендующему на роль единственного наследника Золотой Орды. Москва должна была стать столицей Вселенной, как она являлась московитам, где правил царь, повелитель всех христиан, «белый царь». Другими словами, Москва была одновременно Третьим Римом, новым Иерусалимом и новым Сараем.

[Gosha]

Поздно явившись на международную арену, Москва очень сильно беспокоилась о своем статусе и престиже и, не жалея сил, убеждала соседних монархов, что она является законной обладательницей равного с ними, а то и высшего статуса. Одним из самых откровенных примеров являются инструкции, полученные московским посланником, отправлявшимся в 1553 году к польскому королю Сигизмунду III. В случае если бы его спросили, почему Иван называет себя царем, посол должен был ответить, что еще великий князь Владимир Святой был назван царем, когда он вместе со всей Русской землей был окрещен греческим царем и патриархом, а затем и великого князя Владимира Мономаха называли царем и, наконец, потому что он, Иван, захватил Казанское ханство. Хотя собственное кредо Москвы сформулировано не было, инструкции посланнику отчетливо показали, что Москва черпала свою легитимность сразу из нескольких источников: традиции христианской Византии, Киевской Руси и Золотой Орды.

[Gosha]

Ставкой в борьбе за царский титул был сам суверенитет Московского государства, в его законных и признанных границах, а также имперские замыслы московского властителя. Польского короля и христианский Запад было нелегко убедить аргументами Ивана IV. В 1582 году Антонио Поссевино, папский посол и посредник, отказался называть Ивана царем без согласия папы. В конце концов был достигнут компромисс – титул царя содержался лишь в русской версии польско-московского мирного договора.

[Gosha]

Убедить мусульманских соседей, Крым и Османскую империю, в том, что Москва – суверенное государство, равное своим западным соседям, тоже было нелегко. В 1474 году Иван III отправил посла в Крым для переговоров и подписания мирного договора (ярлыка докончательного). Посол получил инструкции попросить у крымского хана текст договора с Речью Посполитой и настаивать, чтобы имя российского монарха в мирном договоре было указано в точности так же, как имя польского короля, то есть «се яз Менгли-Гирей царь пожаловал есмь, взял если с своим братом, с великим князем Иваном, братство и любовь».

[Gosha]

Правильную титулатуру московского властителя нужно было защищать любой ценой. В 1515 году московский посол в Османской империи должен был внимательно следить за тем, чтобы титул его царя не умалялся и чтобы султан называл великого князя Московского «братом» на основании того, что великий князь – брат римского императора Максимилиана и других славных властителей. Чтобы убедиться, что титул передан правильно, посол должен был попросить русский перевод османского текста и взять его с собой в помещение русского посольства, чтобы сравнить с версией, привезенной из Москвы.

[Gosha]

Дипломатический протокол тоже должен был отражать новые завоевания московских правителей, что было непростой задачей. В 1655 году Крымское ханство отказалось признавать титул царя, описывавший его как повелителя Литвы, Малой и Белой Руси, Волыни и Подолья. В ответ на протесты московского посла крымский чиновник заявил, что, даже если это некогда было правдой, теперь титул устарел и не соответствует реальности. Москва не только требовала, чтобы ее монархов правильно титуловали, но и инструктировала своих послов разговаривать напрямую с крымским ханом или султаном и отказываться преклонять перед ними колени. Не один московский посол был изгнан из присутствия различных мусульманских властителей и китайских императоров за дерзкое и неуважительное поведение.

[Gosha]

Конечно, упрямство московских чиновников и послов за границей отнюдь не объяснялось исключительно бюрократической негибкостью. Речь шла о чести, престиже и достоинстве, которые Москва стремилась обрести. Честь, впрочем, была продуктом определенной политической культуры, и нет ничего удивительного в том, что взгляды Москвы часто отличались от взглядов ее соседей. Одним из постоянных камней преткновения был христианский обычай московитов снимать головной убор в знак уважения. Мусульманский же обычай требовал, чтобы голова была покрыта.

[Gosha]

Ряд конфликтов по этому поводу свидетельствует об удивительном упрямстве и бескомпромиссности московитов. Например, в 1536 году ногайский правитель Шейдяк горько жаловался, что великий князь приказал ногайскому послу в Москве снять шапку. Чтобы снизить напряженность в московско-ногайских отношениях, Шейдяк предложил дозволить ногайским послам оставаться с покрытой головой, но и русским послам тоже не обнажать головы в его присутствии. В 1604 году два соперничающих ногайских правителя получили приглашение приехать в Астрахань уладить свои разногласия. Во время обеда, когда гостей обносили чашей в честь великого государя Московского, один из соперников-ногайцев, Иштерек, фаворит Москвы, снял шапку и преклонил колено, чтобы выпить чашу. Другой ногайский мурза, Джан-Араслан, отказался снять шапку, объяснив, что таков мусульманский обычай и что мусульмане не обнажают голову даже во время молитвы. Русских его доводы не убедили, и он был вынужден последовать примеру Иштерека.

[Gosha]

Снимать шапку в честь русского государя стало прежде всего проявлением подчинения, и этого требовали как от мусульман, так и от немусульман. К забавному компромиссу в 1661 году пришли русский посол у калмыков, дьяк И. С. Горохов, и калмыцкий тайши Дайчин. Во время приема Горохов предложил Дайчину встать и снять шапку, когда он упомянет имя царя. Когда Дайчин ответил, что у калмыков нет такого обычая, Горохов упрекнул его, сказав, что все монархи так поступают и, если Дайчин продолжит сидеть в шапке, он тем самым выкажет неуважение. Смущенный Дайчин объяснил, что не хотел оскорбить царя. В качестве компромисса он приказал переводчику встать и продолжать переводить, сняв шапку. На этом Дайчин и Горохов и сошлись.

[Gosha]

Наблюдательные люди из числа местных жителей обратили внимание, что в Москве обнажить голову означает признать свое подчиненное положение. Один из них, кабардинский князь Сунчалей Черкасский, провел несколько десятилетий на московской службе в пограничной Терской крепости (Терки) и был хорошо знаком с московским политическим словарем. В 1618 году, пытаясь убедить Москву не принуждать уцмия Кайтагского Рустем-хана приносить присягу царю, Сунчалей рассказал, что уцмий – независимый властитель, который не платит ясак и никому не дает заложников. Чтобы русские не ошибались по поводу статуса Рустем-хана в отношении других местных правителей, он добавил, что Рустем-хан не обнажает голову в присутствии шамхала.

[Gosha]

Честь соответствовала статусу, а статус – подаркам, игравшим важнейшую роль в степных обществах. Циклы взаимного бесчестья порой казались бесконечными. С русскими послами при ногайских дворах обошлись плохо, когда они отказались предоставить ожидаемые подарки и денежные выплаты, и в ответ ногайских послов вышвырнули из Москвы. Иллюстрацией того, насколько чувствительными были эти вопросы, служит обмен письмами между Иваном IV и ногайским бием Урусом. В сентябре 1580 года Урус сообщил Ивану, что ногайцы находятся в состоянии войны с Москвой, потому что Иван отправил к нему посла в ранге служилого татарина, чей низкий социальный статус означал, что Урус получит лишь небольшое количество подарков и денежных выплат. Москва ответила, что пошла на такой шаг, потому что ногайцы задержали русских послов. Урус снова попытался объяснить свою обиду, заявив, что считает великим бесчестьем, когда к его братьям и племянникам посылают детей боярских, а к нему лишь служилого татарина. Он спросил царя, разве не счел бы тот оскорблением, если бы иностранная держава прислала посла к его сыну, но не к нему. Именно этой обидой, а также тем, что московский посол обратился к нему, не слезая с коня (и заявил, что таков был приказ царя), Урус объяснил то, что задержал московского посла у себя на целый год. Иван, уверенный в зависимости ногайцев от Москвы, не был тронут призывом Уруса. Он ответил, что русский посол не спешился, потому что Урус и его люди тоже были верхом, и напомнил Урусу об унизительном обращении с русским послом, которого насильно стащили с коня и затем, подобно пленнику, пешего доставили к Урусу.

[Gosha]

Московская дипломатия опиралась на подробнейшие инструкции, была негибкой и в высшей степени централизованной. Посольство должно было регулярно писать в Москву по мере продвижения к своей цели. Посол, которому запрещалось проявлять какую-либо личную инициативу в переговорах, вез с собой несколько версий (списков) предлагаемого мирного договора. Он должен был представить первую версию и настаивать на том, чтобы другая сторона ее приняла. После долгих переговоров посол должен был, дав понять, что готов пойти навстречу, попросту заменять один готовый текст договора другим, пока другая сторона не согласится на один из вариантов.

[Gosha]

Дипломатическая терминология, которой придерживалась Москва при подписании договора с южными соседями, была разнообразной и включала в себя термины, частично совпадающие друг с другом по смыслу. Некоторые из них были русскими по происхождению (например, рота, термин, используемый во времена Киевской Руси, означал клятву и присягу быть в дружбе; впоследствии на смену ему пришел термин правда), другие были унаследованы от Золотой Орды (например, ярлык, монгольское слово, обозначающее любой письменный документ), а некоторые, позаимствованные у Крымского ханства, были очевидно исламского происхождения (например, шерть, от арабского слова шарт, изначальное обозначение договора между Москвой и Крымом). Термин «шерть», означавший договор между российским правительством и мусульманскими или прочими нехристианскими народами на южных и восточных рубежах России, распространился в начале XVI века и продолжал использоваться до середины XVIII века.

[Gosha]

Согласно традиции, стороны, подписывавшие шерть, должны были принести клятву в соответствии со своими религиозными ритуалами. Язычники призывали своих духов, мусульмане приносили клятву на Коране, а калмыки-буддисты – на своем молитвеннике, в то время как великий князь целовал крест, положенный сверху на соглашение. Впрочем, на протяжении XVI века значение слова «шерть» постепенно эволюционировало: если в начале века речь шла о симметричных дипломатических отношениях, то в конце века это был договор о подчинении царю. С точки зрения Москвы шерть теперь была присягой верности новых подданных царя. В полной мере осознавая свое новоприобретенное могущество, Москва считала, что многочисленные наследники Золотой Орды придерживаются отвратительной религии, не имеют важнейших признаков суверенных государств и все больше зависят от экономической и военной мощи Москвы. К середине XVI века христианская Московия при помощи дипломатического языка демонстрировала, что обладает более высоким статусом, не дожидаясь, пока сможет подтвердить его военными победами.

[Gosha]

Впрочем, честолюбивые претензии Ивана IV не были достаточно убедительны ни для христианских правителей Запада, ни для крымских ханов. Антонио Поссевино советовал папе Григорию XIII пойти навстречу русскому князю и называть его царем, несмотря на то что он сам присвоил себе этот титул, «принимая во внимание обширность владений этого государя и надежду приобщить его к лучшему: ведь перо от лишних взмахов не сотрется.

[Gosha]

Крымские ханы продолжали считать себя единственными и верховными наследниками Золотой Орды и в переписке с великим князем всегда титуловали себя «великой орды великий царь». Впрочем, великий князь не возражал против этого и не пытался настаивать на статусе царя в своих контактах с Крымским ханством. Когда московские великие князья и крымские ханы не воевали друг с другом, они называли друг друга братьями и друзьями, не забывая, впрочем, о религиозном водоразделе: «Многого христианства государю, брату», как писал крымский хан Ивану IV в 1580 году.

[Gosha]

Пока Крым представлял собой серьезную военную угрозу, московские властители ставили вопрос о своем статусе лишь время от времени и осторожно. Картина была совершенно иной, когда речь шла о ногайцах, которые к середине XVI века были зависимы от Москвы. Титулатура и тон ногайских писем тоже изменились. Ногайские правители, проинструктированные московскими послами, возвеличивали великого князя в письмах, которые они отправляли в Москву. В письме, отправленном ногайцами Ивану IV в 1548 году, к наименованию «всево христьянства государю» они добавили титул «белый царь», который дотоле в мире степной дипломатии был уделом только наследников Золотой Орды.

[Gosha]

Конечно, лишь Чингизиды могли считаться законными правителями Орды. Многие претенденты, несмотря на свою военную и политическую мощь, так и не добились признания, не сумев доказать своего происхождения от Чингисхана. Таким образом, когда промосковски настроенный ногайский мурза Белек-Булат писал Ивану: «В той земле он сказывается Чингисовым прямым сыном и прямым царем государем называется. А в сей земле яз де Идигеевым сыном зовуся [А в этой стране я зовусь сыном Едигеевым]», он стремился поддержать претензии Ивана и вместе с тем укрепить собственное положение. Затем он осыпал Ивана другими звучными титулами, которые, впрочем, порой противоречили друг другу: «Чингисову сыну Белому князю православному государю». Двадцатью годами позже ногайский бий Урус в одной и той же фразе назвал Ивана «всего христианства государю, великому князю, белому царю».

[Gosha]

Поскольку подавляющее большинство ногайских писем сохранилось лишь в копиях русских переводов, можно выразить сомнение, действительно ли ногайцы записывали все эти титулы или же их вставили раболепные московские переводчики. Как бы то ни было, настойчивое желание Москвы присвоить самые различные титулы имело своей целью укрепить статус Московского государства и сделать его правителей более легитимными.

[Gosha]

Русский царь был превыше всего: наследник византийских императоров и ханов-Чингизидов, христианский повелитель Запада и «белый царь» Востока. Насколько важным для Москвы было наследие Золотой Орды, демонстрирует тот факт, что после завоевания Казани в 1552 году, Астрахани в 1556 году и Сибири в 1598 году в царской сокровищнице в Москве появились короны этих ханств. Лишь в начале XVII века, после исчезновения Ногайской Орды и укрепления верховной власти Москвы в бывших золотоордынских владениях, претензии Москвы на ордынскую легитимность потеряли свою значимость.