Камиль Абэ: ↑10 окт 2020, 11:56
Да успокойтесь вы, Gosha...
Что не нравится! Дорогой вы сами начали разговор не по существу тако получили ответ!
Отправлено спустя 9 минут 48 секунд:
ПИСАТЕЛИ ДЛЯ ВОЖДЯ
Ян Ларри
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Каждый великий человек велик по-своему. После одного остаются великие дела, после другого — веселые исторические анекдоты. Один известен тем, что имел тысячи любовниц, другой — необыкновенных Буцефалов, третий — замечательных шутов. Словом, нет такого великого, который не вставал бы в памяти, не окруженный какими-нибудь историческими спутниками: людьми, животными, вещами.
Ни у одной исторической личности не было еще своего писателя. Такого писателя, который писал бы только для одного великого человека. Впрочем, и в истории литературы не найти таких писателей, у которых был бы один-единственный читатель…
Я беру перо в руки, чтобы восполнить этот пробел.
Я буду писать только для Вас, не требуя для себя ни орденов, ни гонорара, ни почестей, ни славы.
Возможно, что мои литературные способности не встретят Вашего одобрения, но за это, надеюсь, Вы не осудите меня, как не осуждают людей за рыжий цвет волос или за выщербленные зубы. Отсутствие талантливости я постараюсь заменить усердием, добросовестным отношением к принятым на себя обязательствам.
Дабы не утомить Вас и не нанести Вам травматического повреждения обилием скучных страниц, я решил посылать свою первую повесть коротенькими главами, твердо памятуя, что скука, как и яд, в небольших дозах не только не угрожает здоровью, но, как правило, даже закаляет людей.
Вы никогда не узнаете моего настоящего имени. Но я хотел бы, чтобы Вы знали, что есть в Ленинграде один чудак, который своеобразно проводит часы своего досуга — создает литературное произведение для единственного человека, и этот чудак, не придумав ни одного путного псевдонима, решил подписываться Кулиджары. В солнечной Грузии, существование которой оправдано тем, что эта страна дала нам Сталина, слово Кулиджары, пожалуй, можно встретить, и, возможно, Вы знаете значение его.
Оправдание Николай Бухарин
Здравствуй Коба!
(Я обращаюсь к тебе по прежнему, ибо по прежнему отношусь к тебе, несмотря на все, что произошло, и не хочу давать повода думать, что у меня есть хоть какое-нибудь недоброе чувство к вам, выключившим меня из своей среды и отправившим меня сюда — об этом я скажу подробнее после).
<…> Вот уже несколько ночей подряд я собираюсь тебе писать, просто потому, что хочу тебе писать, не могу не писать, ибо и теперь ощущаю тебя, как какого-то близкого (пусть сколько угодно хихикают в кулак над этим, кому нравится; пусть издеваются, пусть распространяются о моем «лицемерии» — мне это решительно все равно: я в полной мере испытал уже все...). Не обезсудь, если что не понравится, но я вовсе не хочу отсылать чего либо «облизанного», как говорил Пушкин, пусть у тебя будет и этот крик мой, на этот раз уже из тюрьмы.
<…> До чего ужасно и противоречиво мое положение, ты просто не поверишь. Ведь, я любого тюремного надзирателя-чекиста считаю своим — а он меня называет «гражданин», смотрит, как на преступника, хотя корректен. Я тюрьму считаю своей. Я почти месяц не хожу на прогулку, чтобы не видеть взглядов, которые на меня бросают часовые,— лучше сидеть в дыре своей, только не встречаться с людьми, которые думают про меня плохое. Это состояние так мучительно, горечь и обида так велики, что думаешь все время о том, как уйти от этой действительности...
Первое время я уходил так, что все время читал и ночи напролет писал. Разреши для отдыха мне (ибо у меня страшно разболелась голова от волнения) сделать перерыв и перейти к моей работе. (Я здесь кончил книгу),— это другая тема, и я чуть-чуть успокоюсь.
Книгу я задумал написать, когда был за границей для покупки архива Маркса. Я ясно видел, что широкие круги интеллигенции нюхают воздух: с кем итти; что интерес к СССР огромен; что, однако, эти круги интересуются специфическими вопросами, на которые часто у них с нашей стороны нет ответа. Огромный успех моего доклада в Париже объяснялся, как мне говорили, тем, что я поставил ряд именно таких вопросов. Тогда я задумал написать книгу на эти темы. Не скрою и того, что и здесь у меня были мечты и надежды. Я думал, что ты ее прочтешь, хотел ее тебе посвятить и просить тебя написать маленькое предисловие, чтоб все знали, что я целиком признаю себя твоим учеником, открыто выступал именно так. Думал: ну, вот, это тоже точка над i, пусть больше никто не осмелится трепаться. И это полетело все прахом!..
Но я половину с лишком дописал до тюрьмы, а здесь написал вторую часть об СССР. <...> Не знаю уж, как удалось. Писал порциями, не видел целого, а теперь уж у меня ничего нет на руках. Я бы очень просил, чтобы мне дали все для отделки, просмотра, уничтожения неизбежных при таком методе писания повторений, для дополнений, исправлений. Я очень бы просил, чтоб дали мне возможность окончательно отделать эту работу и затем отослать тебе, а ты сделаешь, что найдешь нужным (если бы я мог надеяться, что ты укажешь, что нужно исправить и т. д., я был бы просто счастлив); если бы можно было бы напечатать, хотя бы под псевдонимом, это было бы счастье, ибо мучительно работать впустую.
Прошение - Демьян Бедный
Дорогой Иосиф Виссарионович,
накопились — существенные, для меня — мелочи.
<…>
Разрешите «похитрить» в расчете, что Вы, как всегда, сразу раскусите, в чем тут дело. Прежде всего, я хотел бы, чтобы Вас рассмешила прилагаемая сказка «Кисель и ложка». Реальная ее подоплека: т. Ежов на мои вздохи, что дача — «мечта», от которой меня клещами не оторвать, но 40-километровая досягаемость ее для моего разбитого (а теперь уже ушедшего в капитальный ремонт) Фордика весьма слабовата, сказал мне категорически: ты получишь новую машину. Прошли май, июнь, идет июль. Ежов — по причинам, известным ему, а не мне,— прячется от меня, как черт от ладана: не дозвониться к нему, а на записки — и на прилагаемую сказку — не отвечает. Меня это, старого и пуганого воробья, настораживает, тем более что и «мечта» остается только мечтой,— возбуждает настороженность и та подозрительная медленность, с какой — третий месяц! — («А работы на 1? недели!») ищут для нее маляров и все никак не найдут, и будет ли дача готова к концу лета, неизвестно,— а пока я «без киселя и без ложки», живу возле Будённого в сторожке и обретаюсь в состоянии некоторой подавленности. У меня развилась за последние годы тягостная форма мнительности, все мне кажется, не вступил ли я ненароком во что-то слизкое, я все оглядываю свои подметки: «Ежов держит себя в отношении меня явно оскорбительно... Э-э-э-э-э... Не прилипло ли чегo опять...» И осматриваю подметки...
Но по-честному: я все же сказку посылаю не только, чтобы Вы улыбнулись. Вы — чтец, дай бог каждому. Я впервые, шутки ради, написал прозаическую сказочку, и она мне самому так со стороны формы понравилась, что я приуныл: дескать, что же это я промазал такую форму раньше, ни разу не использовал ее! А к этому, заметьте, что я вообще сильно стал подумывать о прозе и пообещал «Красной ночи» повесть даже — «Влас». Если Вам покажется, что случайная моя первинка сказочно-прозаическая формально чего-либо стоит, это меня приободрит. Со стихами у меня «сбои». Пора переключаться на другое, если это другое удается.
Хотел бы Вас пореже беспокоить.
Сердечный привет!
Извинение - Михаил Шолохов
Дорогой т. Сталин
24 мая 1936 г. я был у Вас на даче. Если помните, Вы дали мне тогда бутылку коньяку. Жена отобрала ее у меня и твердо заявила: «Это — память, и пить нельзя!» Я потратил на уговоры уйму времени и красноречия. Я говорил, что бутылку могут случайно разбить, что содержимое ее со временем прокиснет, чего только не говорил! С отвратительным упрямством, присущим, вероятно, всем женщинам, она твердила: «Нет! Нет и нет!» В конце концов, я ее, жену, все же уломал: договорились распить эту бутылку, когда кончу «Тихий Дон».
На протяжении этих трех лет, в трудные минуты жизни (а их, как и у каждого человека, было немало), я не раз покушался на целостность Вашего подарка. Все мои попытки жена отбивала яростно и методично. На днях, после тринадцатилетней работы, я кончаю «Тихий Дон». А так как это совпадает с днем Вашего рождения, то я подожду до 21-го, и тогда, перед тем как выпить, пожелаю Вам того, что желает старик из приложенной к письму статейки.
Посылаю ее Вам, потому что не знаю, напечатает ли ее «Правда».
Ваш М. Шолохов
Вероятности отрицать не могу, достоверности не вижу. М. Ломоносов