Mein Kampf с точки зрения внимательного историка ⇐ Историческая библиотека

[Гость]

И потом, почему скабрезную, глупую, ужасную и откровенно националистическую Библию всем рекомендуют? Когда её тоже с комментариями о её вредности издавать надо.

А что экстремистского в Библии??

[Victoria]

Библия во многом устарела, но она не экстремистская, это точно

[tamplquest]

А что экстремистского в Библии??

В основном, такие претензии предъявляются к Ветхому Завету. Там много чего есть, но основное -- это шовинизм, призывы к эксплуатации народов, неравенстве, призывы к порабощению, насилию, оправдание данных явлений

[Gosha]

* * *

Я и сам испытал в эти дни необычайный подъем. Тяжелых настроений как не бывало. Я нисколько не стыжусь сознаться что, увлеченный волной могучего энтузиазма, я упал на колени и от глубины сердца благодарил господа бога за то, что он дал мне счастье жить в такое время.

Началась борьба за свободу такой силы и размаха, каких не знал еще мир. Как только начавшиеся события приняли тот ход, который они неизбежно должны были принять, самым широким массам стало ясно, что дело идет уже не о Сербии и даже не об Австрии, что теперь решается судьба самой немецкой нации.

После многих лет теперь в последний раз открылись глаза народа на его собственное будущее. Настроение было в высшей степени приподнятое, но в то же время и серьезное. Народ сознавал, что решается его судьба. Именно поэтому национальный подъем был глубок и прочен. Эта серьезность настроения вполне соответствовала обстоятельствам, хотя в первый момент никто не имел представления о том, как неимоверно долго протянется начинающаяся война. Очень распространена была мечта, что к зиме мы кончим дело и вернемся к мирному труду с новыми силами.

Чего хочется, тому верится. Подавляющему большинству народа уже давно успело надоесть состояние вечной тревоги. Этим и объясняется тот факт, что никто не хотел верить в возможность мирного решения австро-сербского конфликта, и все кругом надеялись на то, что вот наконец грянет война. Мое личное настроение было таким же.

Как только я услышал в Мюнхене о покушении на австрийского эрцгерцога, две мысли пронизали мой мозг: во-первых, что теперь война стала неизбежной, а во-вторых, что при сложившихся обстоятельствах габсбургское государство вынуждено будет сохранить верность Германии. Больше всего я в прежние времена боялся, что Германия будет ввергнута в войну в последнем счете из-за Австрии и тем не менее Австрия останется в стороне. Могло ведь случиться так, что конфликт начался бы непосредственно не из-за Австрии и тогда габсбургское правительство по мотивам внутренней политики наверняка попыталось бы спрятаться в кусты. А если бы даже само правительство решило остаться верным Германии, славянское большинство государства все равно стало бы саботировать это решение; оно скорее готово было бы разбить вдребезги все государство, нежели позволить Габсбургам остаться верными Германии. В июле 1914 г. события к счастью сложились так, что подобная опасность была устранена. Волей-неволей старому австрийскому государству пришлось ввязаться в войну.

Моя собственная позиция была совершенно ясна. С моей точки зрения борьба начиналась не из-за того, получит ли Австрия то или другое удовлетворение со стороны Сербии. По-моему война шла из-за самого существования Германии. Дело шло о том, быть или не быть германской нации; дело шло о нашей свободе и нашем будущем. Государству, созданному Бисмарком, теперь приходилось обнажить меч. Молодой Германии приходилось заново доказать, что она достойна тех завоеваний, которые были куплены в геройской борьбе нашими отцами в эпоху битв при Вейсенбурге, Седане и Париже. Если в предстоящих битвах народ наш окажется на высоте положения, тогда Германия окончательно займет самое выдающееся место среди великих держав. Тогда и только тогда Германия сделается несокрушимым оплотом мира, а нашим детям не придется недоедать из-за фантома «вечного мира».

Сколько раз в свои юношеские годы мечтал я о том, чтобы пришло наконец то время, когда я смогу доказать делами, что преданность моя национальным идеалам не есть пустая фраза. Мне часто казалось почти грехом, что я кричу «ура», не имея на это, быть может, внутреннего права. Кричать «ура», по моему мнению, имеет моральное право лишь тот, кто хоть раз испытал себя на фронте, где никому уже не до шуток и где неумолимая рука судьбы тщательно взвешивает искренность каждого отдельного человека да и целых народов. Сердце мое переполнялось гордой радостью, что теперь, наконец, я смогу себя испытать. Сколько раз я пел громким голосом «Дейчланд убор алее», столько раз из глубины сердца кричал я «да здравствует!» и «ура!» Теперь я считал своей прямой обязанностью перед всевышним и перед людьми доказать на деле, что я искренен до конца. Я давно уже решил для себя, что как только придет война (а что она придет, в этом я был совершенно уверен), я отложу книги в сторону. Я знал, что с началом войны мое место будет там, где укажет мне мой внутренний голос.

Я уехал из Австрии прежде всего по соображениям политическим. Те же политические соображения требовали, чтобы теперь, когда война началась, я занял свое место на фронте. Я шел на фронт не для того, чтобы сражаться за государство Габсбургов, но я в любую минуту готов был отдать свою жизнь за мой народ и за то государство, которое олицетворяет его судьбы.

3 августа 1914 г. я подал заявление его величеству королю Людвигу III с просьбой принять меня добровольцем в один из баварских полков. У канцелярии его величества в эти дни было конечно немало хлопот; тем более был я обрадован, когда уже на следующий день получил ответ на свое прошение. Помню, дрожащими руками раскрывал я конверт и с трепетом душевным читал резолюцию об удовлетворении моей просьбы. Восторгу и чувству благодарности не было пределов. Через несколько дней надел я мундир, который пришлось потом носить почти целых 6 лет подряд.

Теперь для меня, как и для каждого немца, началась самая великая и незабвенная эпоха земного существования. Все прошлое отступило на десятый план по сравнению с событиями этих небывалых битв. Теперь, когда исполняется первое десятилетие со дня этих великих событий, я вспоминаю эти дни с великой скорбью, но и с великой гордостью. Я счастлив и горд, что судьба была милостива ко мне, что мне дано было участвовать в великой героической борьбе моего народа.

Живо вспоминаю я, как будто это было только вчера, как впервые появляюсь я среди своих дорогих товарищей в военном обмундировании, затем как наш отряд марширует в первый раз, затем наши военные упражнения и, наконец, день нашей отправки на фронт.

Как и многих других, меня в это время угнетала только одна мучительная мысль: не опоздаем ли мы? Эта мысль прямо не давала мне покоя. Упиваясь каждой вестью о новой победе германского оружия, я вместе с тем тайно страдал от той мысли, как бы лично я не опоздал явиться на фронт. Ведь с каждой новой вестью о победе опасность опоздать становилась более реальной.

Наконец пришел желанный день, когда мы покидали Мюнхен, чтобы отправиться туда, куда звал нас долг. В последний раз глядел я на берега Рейна и прощался с нашей великой рекой, на защиту которой теперь становились все сыны нашего народа. Нет, мы не позволим старинному врагу осквернить воды этой реки? Утренний туман рассеялся, выглянуло солнышко и осветило окрестности, и вот из всех грудей грянула великая старая песня «Вахт ам Рейн». Пели все до одного человека в нашем длинном бесконечном поезде. Сердце мое трепетало, как пойманная птица.

Затем припоминается влажная холодная ночь во Фландрии. Мы идем молча. Как только начинает рассветать, мы слышим первое железное «приветствие». Над нашими головами с треском разрывается снаряд; осколки падают совсем близко и взрывают мокрую землю. Не успело еще рассеяться облако от снаряда, как из двухсот глоток раздается первое громкое «ура», служащее ответом первому вестнику смерти. Затем вокруг нас начинается непрерывный треск и грохот, шум и вой, а мы все лихорадочно рвемся вперед навстречу врагу и через короткое время мы сходимся на картофельном поле грудь с грудью с противником. Сзади нас издалека раздается песня, затем ее слышно все ближе и ближе. Мелодия перескакивает от одной роты к другой. И в минуту, когда кажется, что смерть совсем близка к нам, родная песня доходит и до нас, мы тоже включаемся и громко, победно несется: «Дейчланд, Дейчланд убер алес».

Через четыре дня мы вернулись в исходное положение. Теперь даже наша походка стала иной, 16-летние мальчики превратились во взрослых людей.
Добровольцы нашего полка, быть может, еще не научились как следует сражаться, но умирать они уже умели, как настоящие старые солдаты.
Таково было начало.

Далее потянулись месяц за месяцем и год за годом. Ужасы повседневных битв вытеснили романтику первых дней. Первые восторги постепенно остыли. Радостный подъем сменился чувством страха смерти. Наступила пора, когда каждому приходилось колебаться между велениями долга и инстинктом самосохранения. Через эти настроения пришлось пройти и мне. Всегда, когда смерть бродила очень близко, во мне начинало что-то протестовать. Это «что-то» пыталось внушить слабому телу, будто «разум» требует бросить борьбу. На деле же это был не разум, а, увы, это была только – трусость. Она-то под разными предлогами и смущала каждого из нас. Иногда колебания были чрезвычайно мучительны, и только с трудом побеждали последние остатки совести. Чем громче становился голос, звавший к осторожности, чем соблазнительнее нашептывал он в уши мысли об отдыхе и покое, тем решительнее приходилось бороться с самим собою, тока наконец голос долга брал верх. Зимою 1915/16 г. мне лично удалось окончательно победить в себе эти настроения. Воля победила. В первые дни я шел в атаку в восторженном настроении, с шутками и смехом. Теперь же я шел в бой со спокойной решимостью. Но именно это последнее настроение только и могло быть прочным. Теперь я в состоянии был идти навстречу самым суровым испытаниям судьбы, не боясь за то, что голова или нервы откажутся служить.

Молодой доброволец превратился в старого закаленного солдата.

Эта перемена произошла не во мне одном, а во всей армии. Из вечных боев она вышла возмужавшей и окрепшей. Кто оказался не в состоянии выдержать эти испытания, того события сломили.

Только теперь и можно было по-настоящему судить о качествах нашей армии; только теперь, после двух, трех лет, в течение которых армия шла из одной битвы в другую, все время сражаясь против превосходящих сил противника, терпя голод и всевозможные лишения, только теперь мы видели, каковы бесценные качества этой единственной в своем роде армии.

Пройдут века и тысячелетия и человечество, вспоминая величайшие образцы героизма, все еще не сможет пройти мимо героизма германских армий в мировой войне. Чем дальше отходят в прошлое эти времена, тем ярче сияют нам образы наших бессмертных воинов, являя образцы бесстрашия. Покуда на земле нашей будут жить немцы, они с гордостью будут вспоминать, что эти бойцы были сынами нашего народа.

Я был в ту пору солдатом и политикой заниматься не хотел. Да, это время было не для политики. Еще и сейчас я убежден, что последний чернорабочий приносил в те времена гораздо большую пользу государству и отечеству, нежели любой, скажем, «парламентарий». Никогда я ненавидел этих болтунов сильнее, как в пору войны, когда всякий порядочный человек, кто имел что-либо за душою, шел на фронт и сражался с врагом и во всяком случае занимался не ораторством в тылу. Всех этих «политиков» я просто ненавидел и, если бы дело зависело от меня, мы дали бы им в руки лопаты и образовали бы из них «парламентский» батальон чернорабочих; пусть бы они тогда дискутировали промеж себя сколько их душе угодно – они по крайней мере не приносили бы вреда и не возмущали бы честных людей.

Итак я в ту пору и слышать не хотел о политике; однако по поводу отдельных злободневных вопросов все-таки приходилось высказываться, раз дело шло о таких проблемах, которые интересовали всю нацию и имели особенно близкое отношение к нам, солдатам.

В ту пору меня внутренне огорчали две вещи.

Одна часть прессы уже непосредственно после первых наших побед начала исподволь и, быть может, для многих даже незаметно вливать понемногу горечи в общую чашу народного подъема. Это делалось под маской известного доброжелательства и даже известной озабоченности. Эта пресса стала выражать свои сомнения по поводу того, что народ наш, видите ли, слишком шумно торжествует первые победы.

И что же? Вместо того, чтобы взять этих господ за их длинные уши и заткнуть им глотки, чтобы они не смели оскорблять борющийся народ, вместо этого стали широко говорить о том, что действительно наши восторги – «чрезмерны», производят неподходящее впечатление и т. д.

Люди совершенно не понимали, что если теперь энтузиазм поколеблется, то его не удастся по желанию вызвать вновь. Упоение победой надо было напротив поддерживать всеми силами. Можно ли было в самом деле выиграть войну, требовавшую величайшего напряжения всех душевных сил нации, если бы не было силы энтузиазма?

Слишком хорошо знал я психику широких масс, чтобы не понимать, насколько неуместны здесь все так называемые «эстетические» соображения. С моей точки зрения нужно было быть сумасшедшим, чтобы не делать все возможное для еще большего разжигания страстей – до точки кипения. Но что люди хотели еще снизить энтузиазм, этого я попросту понять не мог.

Во-вторых, меня чрезвычайно огорчала та позиция, которую у нас заняли в эту пору по отношению к марксизму. С моей точки зрения это доказывало, что люди не имеют ни малейшего представления о том, какое губительное действие производит эта чума. У нас, казалось, всерьез поверили, что заявление «у нас больше нет партий» действительно оказало какое-то влияние на марксистов.

У нас не понимали, что в данном случае дело идет вообще не о партии, а об учении, всецело направленном на разрушение всего человечества. Как же, ведь этого «мы» в наших объевреившихся университетах не слышали. А известно, что многие из наших высокопоставленных чиновников книгами интересуются очень мало, и то, чего они не слышали на университетской скамье, вообще для них не существует. Самые крупные перевороты в науке проходят совершенно бесследно для этих «голов», чем, кстати сказать, объясняется тот факт, что большинство наших государственных учреждений зачастую отстает от частных предприятий. Отдельные исключения и здесь только подтверждают правило.

Отождествлять в августовские дни 1914 г. немецкого рабочего с марксизмом было неслыханной нелепостью. В августовские дни немецкий рабочий как раз вырвался из цепких объятий этой чумы. В ином случае он и вообще бы оказался неспособным принять участие в общей борьбе. И что же? Как раз в это время «мы» оказались достаточно глупы, чтобы поверить, будто марксизм превратился теперь в «национальное» течение. Это глубокомысленное соображение только еще раз доказано, что наши высокие правители никогда не давали себе труда сколько-нибудь серьезно познакомиться с марксистским учением, иначе подобная нелепая мысль не могла бы придти им в голову.

В июльские дни 1914 г. господа марксисты, ставящие себе целью уничтожение всех не-еврейских национальных государств, с ужасом убедились, что немецкие рабочие, которых они до сих пор держали в своих лапах, теперь прозрели и с каждым днем все более решительно переходят на сторону своего отечества. В течение каких-нибудь нескольких дней растаяли чары социал-демократии, гнусный обман народа развеян был в прах. Одинокой и покинутой осталась шайка еврейских вожаков, как будто от их 60-летней антинародной агитации не осталось и малого следа. Это была тяжелая минута для обманщиков. Но как только эти вожаки поняли, какая опасность им угрожает, они сейчас же надели новую личину лжи и стали делать вид, будто они сочувствуют национальному подъему.

Казалось бы тут-то как раз и наступил момент – решительно прижать всю эту изолгавшуюся компанию отравителей народного сознания. Тут-то как раз без дальних слов надо было расправиться с ними, не обращая ни малейшего внимания на плач и стенания. Жупел международной солидарности в августе 1914 г. совершенно выветрился из голов немецкого рабочего класса. Уже всего несколько недель спустя американские шрапнели стали посылать нашим рабочим столь внушительные «братские приветствия», что последние остатки интернационализма начинали испаряться. Теперь, когда немецкий рабочий опять вернулся на национальный путь, правительство, правильно понимающее свои задачи, обязано было беспощадно истребить тех, кто натравливает рабочих против нации.

Если на фронтах мы могли жертвовать лучшими своими сынами, то совсем уж не грех было в тылу покончить с этими насекомыми.

Вместо всего этого, его величество император Вильгельм лично протянул этим преступникам руку и тем дал возможность этой шайке коварных убийц перевести дух и дождаться «лучших» дней.

Змея могла продолжать и дальше свое злое дело. Теперь она действовала, конечно, куда осмотрительнее, но именно поэтому она стала еще опаснее. Честные простаки мечтали о гражданском мире, а эти коварные преступники тем временем подготовляли гражданскую войну.

Я был в ту пору в высшей степени обеспокоен тем, что власти заняли такую ужасную половинчатую позицию; но что последствия этого будут, в свою очередь, еще более ужасны, этого и я тогда не мог

Ясно как божий день, что нужно было тогда сделать. Надо было немедленно посадить под замок всех вожаков этого движения. Надо было немедленно осудить их и освободить от них нацию. Надо было тотчас же самым решительным образом пустить в ход военную силу и раз навсегда истребить эту чуму. Партии надо было распустить, рейхстаг надо было призвать к порядку при помощи штыков, а лучше всего совершенно упразднить его сразу. Если республика ныне считает себя вправе распускать целые партии, то во время войны к этому можно было прибегнуть с гораздо большим основанием. Ведь тогда для нашего народа стоял на карте вопрос – быть или не быть!

Конечно тогда сразу возник бы следующий вопрос: а можно ли вообще бороться при помощи меча против определенных идей. Можно ли вообще применять грубую силу против того или другого «миросозерцания».

Этот вопрос я в ту пору ставил себе не раз.

Продумывая этот вопрос на основании исторических аналогий, связанных с преследованием религий, я приходил к следующим выводам.

Победить силою оружия определенные представления и идеи (независимо от того, насколько верны или неверны эти идеи) возможно лишь в том случае, если само применяемое оружие находится в руках людей, которые тоже представляют притягательную идею и являются носителями целого миросозерцания.

Применение одной голой силы, если за ней не стоит какая-нибудь большая идея, никогда не приведет к уничтожению другой идеи и не лишит ее возможности распространяться. Из этого правила возможно лишь одно исключение: если дело дойдет до полного уничтожения всех до единого носителей данной идеи, до полного физического истребления тех, кто мог бы продолжать традицию дальше. Но это в свою очередь большей частью означает полное исчезновение целого государственного организма на очень долгий срок, порою навсегда. Такое кровавое истребление большею частью обрушивается на лучшую часть народа, ибо преследование, не имеющее за собою большой идеи, вызовет протест как раз со стороны наилучшей части сынов народа. Те преследования, которые в глазах лучшей части народа являются морально неоправданными, приводят как раз к тому, что преследуемые идеи становятся достоянием новых слоев населения. Чувство оппозиции у многих вызывается уже одним тем, что они не могут спокойно видеть, как определенную идею преследуют посредством голого насилия.

В этих случаях число сторонников данной идеи растет прямо пропорционально обрушивающимся на нее преследованиям. Чтобы уничтожить без следа такое новое учение, приходится иногда провести настолько беспощадное преследование, что данное государство рискует лишиться самых ценных людей. Такое положение вещей мстит за себя тем, что такая «внутренняя» чистка оказывается достижимой лишь ценою полного обессиливания общества. А если преследуемая идея успела уже захватить более или менее обширный круг сторонников, то даже такие самые беспощадные преследования окажутся в конце концов бесполезными.

Все мы знаем, что детский возраст особенно подвержен опасностям. В этом возрасте физическая гибель очень распространенное явление. По мере возмужания сопротивляемость организма становится сильнее. И только с наступлением старости он опять должен уступать дорогу новой юной жизни. То же с известными видоизменениями можно сказать о жизни идей.

Почти все попытки истребить то или иное учение при помощи голого насилия без определенной идейной основы, которая стояла бы за насилием, кончились неудачей и нередко приводили к прямо противоположным результатам.

Но первейшей предпосылкой успеха кампании, ведущейся с помощью силы, во всяком случае является систематичность и настойчивость. Победить то или иное учение силой можно только в том случае, если сила эта прежде всего будет применяться в течение долгого времени с одинаковой настойчивостью. Но как только начинаются колебания, как только преследования начинают чередоваться с мягкостью и наоборот, так можно наверняка сказать, что подлежащее уничтожению учение не только будет оправляться от преследований, но даже будет крепнуть в результате их. Как только спадет волна преследований, подымется новое возмущение по поводу перенесенных страданий, и это только завербует новых сторонников в ряды преследуемого учения. Старые его сторонники еще больше закалятся в ненависти к преследователям, отколовшиеся было сторонники после устранения опасности преследования вернутся вновь к своим старым симпатиям и т. д. Главнейшей предпосылкой успеха преследований является таким образом непрерывное, настойчивое применение их. Но настойчивость в этой области может являться только результатом идейной убежденности. То насилие, которое не проистекает из твердого идейного убеждения, непременно будет не уверено в себе и будет испытывать колебания. Такому насилию никогда не хватит постоянства, стабильности. Только то мировоззрение, в которое люди фанатически верят, дает такое постоянство. Такая настойчивость зависит конечно от энергии и брутальной решимости того лица, которое руководит операцией. Исход дела поэтому в известной мере зависит также от личных качеств вождя.

Кроме того необходимо иметь в виду еще следующее.

О каждом мировоззрении (будь оно религиозного или политического происхождения – провести здесь грань иной раз бывает трудно) можно сказать, что оно не столько борется за то, чтобы уничтожить идейную базу противника, сколько за то, чтобы провести свои собственные идеи. Но благодаря этому борьба получает не столько оборонительный, сколько наступательный характер. Цель борьбы устанавливается тут легко: эта цель будет достигнута, когда собственная идея победит. Куда труднее сказать, что идея противника уже окончательно побеждена и победа над ней окончательно гарантирована. Установить момент, когда именно эта последняя цель может считаться достигнутой, всегда очень нелегко. Уже по одному этому наступательная борьба за собственное миросозерцание всегда будет вестись более планомерно и с большим размахом, нежели оборонительная борьба. В этой сфере, как и во всех областях, наступательная тактика имеет все преимущества перед оборонительной. Но насильственная борьба, ведущаяся против определенных идей, непременно будет носить характер оборонительной борьбы лишь до тех пор, пока меч сам не станет носителем, провозвестником и пропагандистом нового идейного учения.

В итоге можно сказать так:
Любая попытка побороть определенную идею силою оружия потерпит поражение, если только борьба против упомянутой идеи сама не примет форму наступательной борьбы за новое миросозерцание. Лишь в этом случае, если против одного миросозерцания в идейном всеоружии выступает другое миросозерцание, насилие сыграет решающую роль и принесет пользу той стороне, которая сумеет его применить с максимальной беспощадностью и длительностью.

Но именно этого до сих пор не хватало в той борьбе, какая велась против марксизма. Вот почему борьба эта и не привела к успеху.

Этим же объясняется и то, что и бисмарковский исключительный закон против социалистов в конце концов не привел к цели и не мог привести к ней. Бисмарку тоже не хватало платформы нового миросозерцания, за торжество которого можно было бы вести всю начатую борьбу. Этой роли не могли сыграть более чем жидкие лозунги: «тишина и порядок», «авторитет государства» и т. п. Только безыдейные чиновники и глупенькие «идеалисты» поверят, что люди пойдут на смерть во имя этаких, с позволения сказать, лозунгов.

Для успешного проведения начатой Бисмарком кампании не хватало идейной носительницы всей этой кампании. Вот почему и само проведение своего законодательства против социалистов Бисмарк вынужден был поставить в известную зависимость от того учреждения, которое само уже является порождением марксистского образа мыслей. Судьей в своем споре с марксистами Бисмарк вынужден был сделать буржуазную демократию, но это и означало – пустить козла в огород.

Все это логически вытекало из того, что в борьбе против марксизма отсутствовала другая противоположная идея, которая обладала бы такой же притягательной силой. В результате всей кампании Бисмарка против социалистов получилось одно только разочарование.

Ну, а в начале мировой войны разве в этом отношении обстановка была другой? К сожалению, нет!

Чем больше я в ту пору задумывался над необходимостью резкой и решительной борьбы правительства против социал-демократии как воплощения современного марксизма, тем яснее становилось мне, что никакой идейной замены этого учения у нас как раз и нет. Что могли мы тогда дать массам для того, чтобы сломить социал-демократию? У нас не было никакого движения, способного повести за собою громадные массы рабочих, которые только что в большей или меньшей степени освободились из-под влияния своих марксистских вождей. Совершенно нелепо и более чем глупо думать, что интернациональный фанатик, только что покинувший ряды одной классовой партии, тут же согласится войти в ряды другой, тоже классовой, но буржуазной партии. Как это ни неприятно будет услышать различным организациям, а ведь приходится сказать, что наши буржуазные политики тоже целиком отстаивают классовый характер организаций – только не чужих, а своих. Кто решится отрицать этот факт, тот не только наглец, но и глупый лжец.

Остерегайтесь вообще считать широкую массу глупее, нежели она есть в действительности. В политических вопросах правильный инстинкт нередко означает больше, нежели разум. Нам возразят, быть может, что интернационалистские настроения масс доказывают ведь прямо обратное и опровергают наше мнение о верных инстинктах народа. На это мы возразим, что ведь демократический пацифизм ни капельки не менее нелеп, а между тем носителями этого «учения» обыкновенно являются представители имущих классов. До тех пор пока миллионы буржуа продолжают каждое утро читать демократические газеты и молиться на них, представителям наших имущих классов не к лицу смеяться над глупостью «товарищей». В конце концов и у рабочих и у этих буржуа идейная «пища» более или менее одинакова – и те и другие питаются гадостью.

Очень вредно отрицать факты, которые существуют. Невозможно отрицать тот факт, что в борьбе классов дело идет не только об идейных проблемах. Это часто утверждают, в особенности в предвыборной борьбе, но это тем не менее ничего общего не имеет с истиной. Сословные предрассудки одной части нашего народа, отношение к рабочему физического труда сверху вниз – все это к сожалению реальные факты, а вовсе не фантазии лунатиков.

Наша интеллигенция к сожалению даже не задумывается над тем, как же это случилось, что мы не сумели избегнуть упрочения марксизма. Она еще меньше задумывается над тем, что раз наши прекрасные порядки не сумели помешать марксизму упрочиться, то нельзя будет так легко наверстать потерянное и выкорчевать его. Все это далеко не говорит в пользу больших мыслительных способностей нашей интеллигенции.

Буржуазные (как они сами себя называют) партии никогда не сумеют просто перетянуть в свой лагерь «пролетарские» массы. Ибо здесь противостоят друг другу два мира, разделенные частью искусственно, а частью и естественно. Взаимоотношения этих двух миров могут быть только взаимоотношениями борьбы. Победа же в этой борьбе неизбежно досталась бы более молодой партии, т. е. в данном случае марксизму.

Начать борьбу против социал-демократии в 1914 г. было конечно можно; но пока на деле не нашлось серьезной идейной замены этому движению, борьба эта не могла иметь солидной почвы и не в состоянии была дать хороших результатов. Тут мы имели громадный пробел.

Это мнение сложилось у меня уже задолго до войны. И именно поэтому я не мог решиться вступить в какую бы то ни было из уже существующих партий. События мировой войны еще больше укрепили меня в том мнении, что по-настоящему провести борьбу против социал-демократии нет никакой возможности, пока мы не можем ей противопоставить движение, которое представляло бы собою нечто большее, чем обычная «парламентарная» партия.

В кругу моих близких товарищей я не раз высказывался в этом смысле.

Именно в связи с этим у меня и возникла первая мысль когда-нибудь все-таки заняться политикой.

Это и дало мне повод не раз в небольших кружках друзей говорить о том, что по окончании войны я постараюсь стать оратором, сохранив свою старую профессию.

Об этом я думал все время и, как оказалось, не зря.

[Gosha]

ГЛАВА VI
ВОЕННАЯ ПРОПАГАНДА

Начав все глубже вникать во все вопросы политики, я не мог не остановить своего внимания и на проблемах военной пропаганды. В пропаганде вообще я видел инструмент, которым марксистско-социалистические организации пользуются мастерски. Я давно уже убедился, что правильное применение этого оружия является настоящим искусством и что буржуазные партии почти совершенно не умеют пользоваться этим оружием. Только христианско-социальное движение, в особенности в эпоху Люэгера, еще умело с некоторой виртуозностью пользоваться средствами пропаганды, чем и обеспечивались некоторые его успехи.

Но только во время мировой войны стало вполне ясно, какие гигантские результаты может дать правильно поставленная пропаганда. К сожалению и тут изучать дело приходилось на примерах деятельности противной стороны, ибо работа Германии в этой области была более чем скромной. У нас почти полностью отсутствовала какая бы то ни было просветительная работа. Это прямо бросалось в глаза каждому солдату. Для меня это был только лишний повод глубже задуматься над вопросами пропаганды.

Досуга для размышлений зачастую было более чем достаточно. Противник же на каждом шагу давал нам практические уроки.

Эту нашу слабость противник использовал с неслыханной ловкостью и поистине с гениальным расчетом. На этих образцах военной пропаганды противника я научился бесконечно многому. Те, кому сие по обязанности ведать надлежало, меньше всего задумывались над прекрасной работой противника. С одной стороны, наше начальство считало себя слишком умным, чтобы чему бы то ни было учиться у других, а с другой стороны, не хватало и просто доброй воли.

Да была ли у нас вообще какая бы то ни было пропаганда?

К сожалению, я вынужден ответить на этот вопрос отрицательно. Все, что в этом направлении предпринималось, было с самого начала настолько неправильно и никудышно, что никакой пользы принести не могло, а зачастую приносило прямой вред.

Наша «пропаганда» была по форме непригодной, а по существу совершенно шла вразрез с психологией солдата. Чем больше мы присматривались к постановке пропаганды у нас, тем больше мы в этом убеждались.
Что такое пропаганда – цель или средство? Уже в этом первом простом вопросе наше начальство совершенно не разбиралось.

На деле пропаганда есть средство и поэтому должна рассматриваться не иначе, как с точки зрения цели. Вот почему форма пропаганды должна вытекать из цели, ей служить, ею определяться. Ясно также, что в зависимости от общих потребностей цель может изменяться и соответственно должна изменяться также и пропаганда. Цель, стоявшая перед нами в мировой войне, за достижение которой мы вели нечеловеческую борьбу, представляла собою самую благородную цель, какая когда-либо стояла перед людьми. Мы вели борьбу за свободу и независимость нашего народа, за обеспеченный кусок хлеба, за нашу будущность, за честь нации. Вопреки обратным утверждениям, честь нации есть нечто реально существующее. Народы, не желающие отстаивать свою честь, раньше или позже потеряют свою свободу и независимость, что, в конце концов, будет только справедливо, ибо дрянные поколения, лишенные чести, не заслуживают пользоваться благами свободы. Кто хочет оставаться трусливым рабом, тот не может иметь чести, ибо из-за нее ему неизбежно придется входить в столкновения с теми или другими враждебными силами.


Участие в Первой мировой войне привило Гитлеру ту тягу к военной организации, которая позже, уже после поражения Германии, восстанавливалась им в неофициальных вооруженных структурах. На фотографии Гитлер участвует в церемонии освящения штандартов партийных военизированных организаций (в данном случае НСКК).

Немецкий народ вел борьбу за человеческое существование, и цель нашей военной пропаганды должна была заключаться в том, чтобы поддержать эту борьбу и содействовать нашей победе.

Когда народы на нашей планете ведут борьбу за свое существование, когда в битвах народов решаются их судьбы, тогда все соображения о гуманности, эстетике и т. п. конечно отпадают. Ведь все эти понятия взяты не из воздуха, а проистекают из фантазии человека и связаны с его представлениями. Когда человек расстается с этим миром, исчезают и вышеупомянутые понятия, ибо они порождены не самой природой, а только человеком. Носителями этих понятий являются только немногие народы или, лучше сказать, немногие расы. Такие понятия как гуманность или эстетика исчезнут, если исчезнут те расы, которые являются творцами и носителями их.

Вот почему, раз тот или другой народ вынужден вступить в прямую борьбу за само существование на этом свете, все подобного рода понятия сразу получают только подчиненное значение. Раз понятия эти идут вразрез с инстинктом самосохранения народа, которому теперь приходится вести такую кровавую борьбу, они не должны более играть никакой сколько-нибудь решающей роли в определении форм борьбы.

Уже Мольтке сказал относительно гуманности, что во время войны наиболее гуманным является – как можно скорее расправиться с врагом. Чем беспощаднее мы воюем, тем скорее кончится война. Чем быстрее мы расправляемся с противником, тем меньше его мучения. Такова единственная форма гуманности, доступная во время войны.

Когда же в таких вещах начинают болтать об эстетике и т. п., тогда приходится ответить только так: раз на очередь становятся вопросы о самом существовании народа, то это освобождает нас от всяких соображений о красоте. Самое некрасивое, что может быть в человеческой жизни, это ярмо рабства. Или наши декаденты находят, быть может, очень «эстетичной» ту судьбу, которая постигла наш народ теперь? С господами евреями, в большинстве случаев являющимися изобретателями этой выдумки об эстетике, можно вообще не спорить.

Но если эти соображения о гуманности и красоте перестают играть реальную роль в борьбе народов, то ясно, что они не могут больше служить и масштабом пропаганды.

Во время войны пропаганда должна была быть средством к цели. Цель же заключалась в борьбе за существование немецкого народа. Критерий нашей военной пропаганды мог таким образом определяться только вышеназванной целью. Самая жестокая форма борьбы являлась гуманной, если она обеспечивала более быструю победу. Любая форма борьбы должна была быть признана «красивой», если она только помогала нации выиграть бой за свободу и свое достоинство.

В такой борьбе на жизнь и смерть это был единственный правильный критерий военной пропаганды.

Если бы в так называемых решающих инстанциях господствовала хоть какая-нибудь ясность в этих вопросах, наша пропаганда никогда не отличалась бы неуверенностью в вопросах формы. Ибо пропаганда является тем же орудием борьбы, а в руках знатока этого дела – самым страшным из орудий.

Другой вопрос решающего значения был следующий: к кому должна обращаться пропаганда? К образованной интеллигенции или к громадной массе малообразованных людей.

Нам было ясно, что пропаганда вечно должна обращаться только к массе (когда слышащей массы нет - некого и не в чем пропагандировать).

Для интеллигенции или для тех, кого ныне называют интеллигентами, нужна не пропаганда, а научные знания. Как плакат сам по себе не является искусством, так и пропаганда по содержанию своему не является наукой. Все искусство плаката сводится к умению его автора при помощи красок и формы приковать к нему внимание толпы.

На выставке плакатов важно только то, чтобы плакат был нагляден и обращал на себя должное внимание. Чем более плакат достигает этой цели, тем искуснее он сделан. Кто хочет заниматься вопросами самого искусства, тот не может ограничиться изучением только плаката, тому недостаточно просто пройтись по выставке плаката. От такого человека надо требовать, чтобы он занялся основательным изучением искусства и сумел углубиться в отдельные крупнейшие произведения его.

То же в известной степени можно сказать относительно пропаганды.

Задача пропаганды заключается не в том, чтобы дать научное образование немногим отдельным индивидуумам, а в том, чтобы воздействовать на массу, сделать доступным ее пониманию отдельные важные, хотя и немногочисленные факты, события, необходимости, о которых масса до сих пор не имела и понятия.

Все искусство тут должно заключаться в том, чтобы заставить массу поверить: такой-то факт действительно существует, такая-то необходимость действительно неизбежна, такой-то вывод действительно правилен и т. д. Вот эту простую, но и великую вещь надо научиться делать самым лучшим, самым совершенным образом. И вот, так же как в нашем примере с плакатом, пропаганда должна воздействовать больше на чувство и лишь в очень небольшой степени на так называемый разум. Дело идет о том, чтобы приковать внимание массы к одной или нескольким крупным необходимостям, а вовсе не о том, чтобы дать научное обоснование для отдельных индивидуумов, и без того уже обладающих некоторой подготовкой.

Всякая пропаганда должна быть доступной для массы; ее уровень должен исходить из меры понимания, свойственной самым отсталым индивидуумам из числа тех, на кого она хочет воздействовать. Чем к большему количеству людей обращается пропаганда, тем элементарнее должен быть ее идейный уровень. А раз дело идет о пропаганде во время войны, в которую втянут буквально весь народ, то ясно, что пропаганда должна быть максимально проста.

Чем меньше так называемого научного балласта в нашей пропаганде, чем больше обращается она исключительно к чувству толпы, тем больше будет успех. А только успехом и можно в данном случае измерять правильность или неправильность данной постановки пропаганды. И уж во всяком случае не тем, насколько удовлетворены постановкой пропаганды отдельные ученые или отдельные молодые люди, получившие «эстетическое» воспитание.

Искусство пропаганды заключается в том, чтобы правильно понять чувственный мир широкой массы; только это дает возможность в психологически понятной форме сделать доступной массам ту или другую идею. Только так можно найти дорогу к сердцам миллионов. Что наше чересчур умное начальство не поняло даже этого, лишний раз говорит о невероятной умственной косности этого слоя.

Но если правильно понять сказанное, то отсюда вытекает следующий урок.

Неправильно придавать пропаганде слишком большую многосторонность (что уместно, может быть, когда дело идет о научном преподавании предмета).

Восприимчивость массы очень ограничена, круг ее понимания узок, зато забывчивость очень велика. Уже по одному этому всякая пропаганда, если она хочет быть успешной, должна ограничиваться лишь немногими пунктами и излагать эти пункты кратко, ясно, понятно, в форме легко запоминаемых лозунгов, повторяя все это до тех пор, пока уже не может быть никакого сомнения в том, что и самый отсталый из слушателей наверняка усвоил то, что мы хотели. Как только мы откажемся от этого принципа и попытаемся сделать нашу пропаганду многосторонней, влияние ее сейчас же начнет рассеиваться, ибо широкая масса не в состоянии будет ни переварить, ни запомнить весь материал. Тем самым результат будет ослаблен, а может быть, и вовсе потерян.


Таким образом, чем шире та аудитория, на которую мы хотим воздействовать, тем тщательнее мы должны иметь в виду эти психологические мотивы.

Так например, было совершенно неправильно, что германская и австрийская пропаганда в юмористических листках все время пыталась представлять противника в смешном виде. Это было неправильно потому, что при первой же встрече с реальным противником наш солдат получал совершенно иное представление о нем, чем это рисовалось в прессе. В результате получался громадный вред. Солдат наш чувствовал себя обманутым, он переставал верить и во всем остальном нашей печати. Ему начинало казаться, что печать обманывает его во всем. Конечно это никак не могло укреплять волю к борьбе и закалять нашего солдата. Напротив, солдат наш впадал в отчаяние.

Военная пропаганда англичан и американцев, напротив, была с психологической точки зрения совершенно правильной. Англичане и американцы рисовали немцев в виде варваров и гуннов; этим они подготовляли своего солдата к любым ужасам войны.

Английский солдат благодаря этому никогда не чувствовал себя обманутым своей прессой. У нас же дело обстояло как раз наоборот. В конце концов наш солдат стал считать; что вся наша печать – «сплошной обман». Вот каков был результат того, что дело пропаганды отдали в руки ослов или просто «способных малых», не поняв, что на такую работу надо было поставить самых гениальных знатоков человеческой психологии.

Полное непонимание солдатской психологии привело к тому, что немецкая военная пропаганда стала образцом того, чего не надо делать.

А между тем уже у противника мы могли бы научиться в этом отношении очень многому. Нужно было только без предрассудков и с открытыми глазами наблюдать за тем, как в течение четырех с половиной лет, не ослабляя своих усилий ни на одну минуту, противник неустанно бил в одну и ту же точку с громадным для себя успехом.

Но хуже всего у нас было понято то, что является первейшей предпосылкой всякой успешной пропагандистской деятельности, а именно, что всякая пропаганда принципиально должна быть окрашена в субъективные цвета. В этом отношении наша пропаганда – и при том по инициативе сверху – так много грешила с первых же дней войны, что поистине приходится спросить себя: да полно, одной ли глупостью объяснялись эти вещи!?

Что сказали бы мы например по поводу плаката, который должен рекламировать один определенный сорт мыла, но который стал бы при этом проводить в массу ту мысль, что и другие сорта мыла довольно хороши.

В лучшем случае мы бы только покачали головой по поводу такой «объективности».

Но ведь это относится и к политической рекламе.

Задача пропаганды заключается, например, не в том, чтобы скрупулезно взвешивать, насколько справедливы позиции всех участвующих в войне сторон, а в том, чтобы доказать свою собственную исключительную правоту. Задача военной пропаганды заключается в том, чтобы непрерывно доказывать свою собственную правоту, а вовсе не в том, чтобы искать объективной истины и доктринерски излагать эту истину массам даже в тех случаях, когда это оказывается к выгоде противника.

Огромной принципиальной ошибкой было ставить вопрос о виновниках войны так, что виновата-де не одна Германия, но также-де и другие страны. Нет, мы должны были неустанно пропагандировать ту мысль, что вина лежит всецело и исключительно только на противниках. Это надо было делать даже в том случае, если бы это и не соответствовало действительности. А между тем. Германия и на самом деле не была виновата в том, что война началась.

Что же получилось в результате этой половинчатости.

Ведь миллионы народа состоят не из дипломатов и не из профессиональных юристов. Народ не состоит из людей, всегда способных здраво рассуждать. Народная масса состоит из людей, часто колеблющихся, из детей природы, легко склонных впадать в сомнения, переходить от одной крайности к другой и т. п. Как только мы допустили хоть тень сомнения в своей правоте, этим самым создан уже целый очаг сомнений и колебаний. Масса уже оказывается не в состоянии решить, где же кончается неправота противника и где начинается наша собственная неправота. Масса наша в этом случае становится недоверчивой, в особенности когда мы имеем дело с противником, который отнюдь не повторяет такой глупой ошибки, а систематически бьет в одну точку и без всяких колебаний взваливает всю ответственность на нас. Что же тут удивительного, если в конце концов наш собственный народ начинает верить враждебной пропаганде больше, чем нашей собственной. Беда эта становится тем горше, когда дело идет о народе, и без того легко поддающемся гипнозу «объективности». Ведь мы, немцы, и без того привыкли больше всего думать о том, как бы не причинить какую-нибудь несправедливость противнику. Мы расположены думать так даже в тех случаях, когда опасность очень велика, когда дело идет прямо об уничтожении нашего народа и нашего государства.

Нужды нет, что наверху это понимали не так.

Душа народа отличается во многих отношениях женственными чертами. Доводы трезвого рассудка на нее действуют Меньше, нежели доводы чувства.

Народные чувства не сложны, они очень просты и однообразны. Тут нет места для особенно тонкой дифференциации. Народ говорит «да» или «нет»; он любит или ненавидит. Правда или ложь! Прав или неправ! Народ рассуждает прямолинейно. У него нет половинчатости.

Все это английская пропаганда поняла самым гениальным образом, поняла и – учла. У англичан поистине не было половинчатости, их пропаганда никаких сомнений посеять не могла.

Английская пропаганда прекрасно поняла примитивность чувствований широкой массы. Блестящим свидетельством этого служит английская пропаганда по поводу «немецких ужасов». Этим путем англичане просто гениально создавали предпосылку для стойкости их войск на фронтах даже в моменты самых тяжких английских поражений. Столь же превосходных для себя результатов достигали англичане своей неустанной пропагандой той мысли, что одни немцы являются виновниками войны. Чтобы этой наглой лжи поверили, необходимо было ее пропагандировать именно самым односторонним, грубым, настойчивым образом. Только так можно было воздействовать на чувство широких масс народа и только так англичане могли добиться того, что в эту ложь поверили.

Насколько действенной оказалась эта пропаганда, видно из того, что мнение это не только целых четыре года удержалось в лагере противника, но и проникло в среду нашего собственного народа.

Нет ничего удивительного в том, что нашей пропаганде судьба не сулила такого успеха. Уже внутренняя двойственность нашей пропаганды имела в себе зародыш импотентности. Само содержание нашей пропаганды с самого начала делало маловероятным, что такая пропаганда произведет должное впечатление на наши массы. Только бездушные манекены могли предполагать, что при помощи такой пацифистской водички можно вдохновить людей идти на смерть в борьбе за наше дело.

В результате такая несчастная «пропаганда» оказалась не только бесполезной, но и прямо вредной.

Даже если бы содержание нашей пропаганды было совершенно гениальным, все-таки она не могла бы иметь успеха, раз забыта главная, центральная предпосылка: всякая пропаганда обязательно должна ограничиваться лишь немногими идеями, но зато повторять их бесконечно. Постоянство и настойчивость являются тут главной предпосылкой успеха, как впрочем и во многом остальном на этом свете.

Как раз в области пропаганды меньше всего можно прислушиваться к эстетам или пресыщенным интеллигентам. Первых нельзя слушаться потому, что тогда в короткий срок и содержание и форма пропаганды окажутся приспособленными не к потребностям массы, а к потребностям узких кружков кабинетных политиков. К голосу вторых опасно прислушиваться уже потому, что, будучи сами лишены здоровых чувств, они постоянно ищут новых острых ощущений. Этим господам в кратчайший срок все надоедает. Они постоянно ищут разнообразия и совершенно неспособны хоть на минуту вдуматься в то, как чувствует простая безыскусственная толпа. Эти господа всегда являются первыми критиками. Ведущаяся пропаганда не нравится им ни по содержанию, ни по форме. Все им кажется слишком устаревшим, слишком шаблонным. Они все ищут новенького, разностороннего. Этакая критика – настоящий бич; она на каждом шагу мешает действительно успешной пропаганде, которая способна была бы завоевать подлинные массы. Как только организация пропаганды, ее содержание, ее форма начнут равняться по этим пресыщенным интеллигентам, вся пропаганда расплывается и потеряет всякую притягательную силу.

Серьезная пропаганда существует не для того, чтобы удовлетворять потребность пресыщенных интеллигентов в интересном разнообразии, а для того, чтобы убеждать прежде всего широкие массы народа. Массы же в своей косности всегда нуждаются в значительном промежутке времени, раньше чем они даже только обратят внимание на тот или другой вопрос. Для того же, чтобы память масс усвоила хотя бы совершенно простое понятие, нужно повторять его перед массой тысячи и тысячи раз.

Подходя к массе с совершенно различных сторон, мы ни в коем случае не должны менять содержание своей пропаганды и каждый раз должны ее подводить к одному и тому же выводу. Пропагандировать наш лозунг мы можем и должны с самых различных сторон. Освещать его правильность тоже можно по-разному. Но итог всегда должен быть один и тот же, и лозунг неизменно должен повторяться в конце каждой речи, каждой статьи и т. д. Только в этом случае наша пропаганда будет оказывать действительно единообразное и дружное действие.

Только в том случае, если мы будем самым последовательным образом с выдержкой и настойчивостью придерживаться этого, мы со временем увидим, что успех начинает нарастать, и только тогда мы сумеем убедиться, какие изумительные, какие прямо грандиозные результаты дает такая пропаганда.

Успех всякой рекламы – и это одинаково относится к коммерческой и к политической рекламе – заложен только в настойчивом, равномерном и длительном ее применении.

И в этом отношении пропаганда противников была образцовой. Она велась с исключительной настойчивостью, с образцовой неутомимостью. Она посвящена была только нескольким, немногим, но важным идеям и была рассчитана исключительно на широкую народную массу. В течение всей войны противник без передышки проводил в массу одни и те же идеи в одной и той же форме. Он ни разу не стал хотя бы в малейшем менять свою пропаганду, ибо убедился в том, что действие ее превосходно. В начале войны казалось, что пропаганда эта прямо безумна по своей наглости, затем она начала производить только несколько неприятное впечатление, а в конце концов – все поверили ей. Спустя четыре с половиной года в Германии вспыхнула революция и что же? Эта революция почти все свои лозунги позаимствовала из арсенала военной пропаганды наших противников.

Еще одно отлично поняли в Англии: что успех пропаганды в сильной степени зависит еще от массового ее применения; англичане не жалели никаких денег на пропаганду, памятуя, что издержки покроются сторицей.

В Англии пропаганда считалась орудием первого ранга. Между тем у нас в Германии пропаганда стала занятием для безработных политиков и для всех тех рыцарей печального образа, которые искали теплых местечек в тылу.

Вот чем объясняется тот факт, что и результаты нашей военной пропаганды равнялись нулю.

[Gosha]

ГЛАВА VII

РЕВОЛЮЦИЯ

Военная пропаганда противников началась в нашем лагере уже с 1915 г. С 1916 г. она становится все более интенсивной, а к началу 1918 г. она уже прямо затопляет нас. На каждом шагу можно было ощущать отрицательные влияния этой ловли душ. Наша армия постепенно научилась думать так, как этого хотелось врагу.

Наши меры борьбы против этой пропаганды оказались никуда негодными.

Тогдашний руководитель армии имел и желание и решимость бороться против этой пропаганды всюду, где она проявлялась на фронте. Но, увы, для этого ему не хватало соответствующего инструмента. Да и с психологической точки зрения меры противодействия должны были исходить не от самого командования. Для того, чтобы наша контрпропаганда возымела свое действие, надо было, чтобы она шла из дому. Ведь именно за этот дом, ведь именно за наше отечество солдаты на фронте совершали чудеса героизма и шли на любые лишения в течение почти четырех лет.

И что же оказалось в действительности? Чем отозвалась родина, чем отозвался дом наш на всю эту возмутительную пропаганду противников?


Гитлер беседует с кронпринцем Вильгельмом, сыном свергнутого кайзера.

Когда мы знакомились с нашей, с позволения сказать, контрпропагандой, мы частенько спрашивали себя: что это – глупость или преступление?

К концу лета 1918 г. после очищения нами южного берега Марны наша пресса повела себя настолько бесталанно, настолько преступно глупо, что я с возрастающим негодованием каждый день задавал себе один и тот же вопрос: да неужели же у нас никого не осталось в Берлине, чтобы положить конец этому позорному расточению героических настроений армий?

Как поступила Франция, когда в 1914 г. наши победоносные копаны лавиной вторглись в пределы этой страны? Как поступила Италия в дни катастрофы, которую потерпели ее армии на Изонцо? Как поступила та же Франция весною 1918 г., когда германские дивизии начали штурмовать важнейшие окопы французских войск и когда наша дальнобойная артиллерия стала бить по Парижу?

Во всех этих случаях противник всеми силами старался вернуть бодрость поколебавшимся полкам и с этой целью снова доводил национальные страсти до точки кипения. С какой невероятной силой, с какой гениальностью работала тогда их пропаганда, дабы во что бы то ни стало вернуть войскам уверенность в окончательной победе и всеми силами вбить им в голову ту мысль, что отступать дальше означает губить себя, свою родину, свой очаг.

Ну, а что сделано было в аналогичных условиях у нас?

Да ровным счетом ничего, а зачастую еще похуже этого.

Каждый раз, когда я получал свежую газету, я рвал и метал и был вне себя от негодования по поводу той гнусной агитации, которая явно на наших глазах губила фронт. Этот психологический яд был равносилен прямому подкашиванию наших боевых сил.

Много раз меня мучила мысль, что если бы на месте этих преступных невежд и безвольных манекенов руководителем нашей пропаганды оказался я, то исход войны был бы для нас совершенно иным.

В течение этих месяцев я впервые почувствовал, насколько коварна была ко мне судьба, бросив меня на передовую линию фронта, где шальная пуля любого негра могла в любую минуту меня прикончить, между тем как на другом посту я мог бы оказать своей родине куда более значительные услуги.

Я был уже достаточно уверен в себе, чтобы знать, что дело пропаганды я сумел бы поставить как следует.

Но, увы, что толку! Ведь я был только один из безымянных, один из восьми миллионов солдат.

Ничего не оставалось делать кроме того, как держать язык за зубами и добросовестно выполнять свои скромные обязанности.


* * *

Первые прокламации противника попали в наши руки летом 1915 г. Их содержание с небольшими модификациями всегда бывало одно и то же. В прокламациях этих говорилось, что нужда в Германии растет с каждым днем; война длится бесконечно и нет никаких видов на то, что Германия может выиграть эту войну; немецкий народ в тылу жаждет мира, но мира не хотят «милитаристы» и прежде всего сам «кайзер»; весь мир прекрасно знает, что немецкая нация тоскует по миру; поэтому «мы» ведем-де войну вовсе не против немецкого народа, а только против кайзера, являющегося единственным виновником войны; война поэтому не может кончиться и не кончится до тех пор, пока этот враг всего человечества не будет отстранен; зато, как только кончится война, свободные демократические нации братски примут немецкий народ в свой союз вечного мира, и как только пробьет час уничтожения «прусского милитаризма», мир и благоденствие будут-де обеспечены навсегда.

Для лучшей иллюстрации всего сказанного в прокламациях приводились многочисленные «письма от родных», полностью подтверждавшие сказанное.

Сначала над этими прокламациями большею частью просто смеялись. Листки прочитывались и направлялись по команде в штабы армий, где на них не обращали никакого внимания, пока ветром опять не занесет в окопы новых прокламаций. Листки противника распространялись большею частью с аэропланов.

Вскоре мы обратили внимание на следующее. На всех тех участках фронта, где находились солдаты баварцы, неизменно появлялись листки, которые главным своим острием обращались против пруссаков. В листках этих говорилось, что противник ровным счетом ничего не имеет против баварцев, что во всем виновата одна Пруссия, которая и должна была бы нести всю ответственность за совершенные ею злодеяния. Противник и рад был бы не причинять зла баварцам, да что же делать, если они сами совершенно напрасно связали свою судьбу с Пруссией и таскают для нее каштаны из огня.

И надо сказать, что такого рода пропаганда начинала оказывать свое влияние уже в первые месяцы 1915 г. Среди солдат совершенно явственно росли настроения против Пруссии, а между тем сверху у нас пальцем о палец не ударяли, чтобы противодействовать этому. Это было уже не простое упущение.

И конечно такие ошибки после отомстили за себя самым печальным образом. От этого пострадала вовсе не одна «Пруссия», но и весь немецкий народ, в том числе конечно и баварцы.

Начиная с 1916 г., пропаганда противников могла уже зарегистрировать совершенно определенные успехи в этом направлении.

Но надо признать и то, что многочисленные письма от родных, которые действительно шли из дому, теперь были переполнены жалобами, и эти «жалостные» письма тоже стали оказывать свое влияние. Противнику теперь уже не нужно было распространять подобные письма с аэропланов. Против этого потока жалобных писем из тыла тоже ничего решительно не было предпринято, если не считать некоторых с психологической точки зрения крайне глупых «напоминаний» «правительственного» характера. Фронт продолжал наводняться этим ядом. Бедные неразумные женщины, фабриковавшие дома эти письма сотнями тысяч, совершенно не подозревали, что этим они только увеличивают уверенность противника в победе, а тем самым только затягивают войну и умножают страдания своих близких на фронтах. Эти бессмысленные письма немецких женщин стоили жизни сотням тысяч наших солдат.

Таким образом уже в 1916 г. можно было наблюдать различные тревожные симптомы. Фронт ворчал, а иногда и «крыл» во всю; фронт был уже многим недоволен и иногда выражал совершенно справедливое возмущение. Пока фронт голодал, пока родственники дома терпели всяческую нужду, в других местах, наверху господствовали изобилие и расточительство. Даже на самом фронте в этом отношении далеко не все обстояло благополучно.

Таким образом симптомы кризиса были уже налицо в 1916 г., но пока дело шло еще только о своих домашних «внутренних» делах. Тот самый солдат, который только что ворчал и ругался, спустя несколько минут молча выполнял свой тяжелый долг как нечто само собою разумеющееся. Та самая рота, которая только что выражала недовольство, через полчаса дралась за свой участок окопов с таким героизмом, как будто от этого зависела судьба всей Германии. Это все еще был фронт старой превосходной героической армии.

Вскоре получил я возможность убедиться в той резкой разнице, какая уже существовала в эту пору между положением на фронте и положением в тылу.

В конце сентября 1916 г. моя дивизия приняла участие в боях на Сомме. Это был для нас первый из целой серии будущих боев, где главную роль играла техника. Впечатление с трудом поддается описанию – не война, а настоящий ад!

Под истребительным огнем неприятеля, продолжавшимся непрерывно в течение многих недель, немецкий фронт удержался. Иногда мы чуть-чуть отступали, затем выправляли положение, но никогда не сдавали ни одного вершка земли без боя.

7 октября 1916 г. я был ранен. Я счастливо добрался до перевязочного пункта и с первым транспортом меня отправили вглубь страны.

Прошло два года, как я не видел родины, – срок при таких условиях бесконечно большой. Я с трудом мог представить себе, как выглядит немец, не одетый в военную форму. Когда я попал в первый лазарет в Гермиссе, я вздрогнул от испуга, когда внезапно услышал голос женщины, сестры милосердия, заговорившей с близлежащим товарищем.

Впервые услышал я после двух лет женский голос. Чем ближе поезд наш подъезжал к границе, тем неспокойнее становилось наше состояние.

Мы проезжали через все те города, через которые проходили два года назад еще совсем необстрелянными солдатами: Брюссель, Льеж и т. д. Наконец показался первый немецкий дом на холме. Сколь прекрасной нам показалась эта постройка.

Дорогое отечество! Наконец!

Когда в октябре 1914 г. мы впервые переезжали границу, мы все сгорали от нетерпения и энтузиазма. Теперь мы ехали молча и были погружены в печаль. Каждый из нас испытывал чувство счастья по поводу того, что судьба дала ему еще раз взглянуть своими собственными глазами на родину, за которую он отдавал свою жизнь. Все мы были так тронуты, что почти стыдились смотреть друг другу в глаза.

Меня положили в госпиталь в Беелице близ Берлина. Это почти совпало с двухлетием моего отправления на фронт.

Какая перемена! Из непролазной грязи на фронтах Соммы прямо в белую постель в этом чудном здании. Вначале как-то даже не решаешься лечь в такую постель. Лишь постепенно начинаешь привыкать к этому новому миру.

К сожалению, окружающий меня теперь мир оказался новым и в других отношениях.

Здесь уже не пахло тем духом, который господствовал еще у нас на фронте. Здесь я впервые услышал то, что на фронте нам было совершенно неизвестно: похвальбу своей собственной трусостью! Сколько ни ворчали на фронте, как ни крепко бранились там солдаты, это ничего общего не имело с отказом от исполнения своих обязанностей, а тем более с восхвалением трусости. О нет! На фронте трус все еще считался трусом и ничем другим. Труса на фронте по-прежнему клеймили всеобщим презрением, а к подлинным героям относились с преклонением. Здесь же, в госпитале, настроение уже было прямо противоположное. Здесь наибольшим успехом пользовались самые бессовестные болтуны, которые с помощью жалкого «красноречия» высмеивали мужество храброго солдата и восхваляли гнусную бесхарактерность трусов. Тон задавали несколько совершенно жалких субъектов. Один из них открыто хвастался тем, что он сам нарочно поранил себе руку у проволочных заграждений, чтобы попасть в лазарет. Несмотря на то, что ранение было совершенно пустяковое, субъект этот находился в больнице уже давно, хотя все знали, что он попал сюда мошенническим путем. И что же? Этот негодяй нагло выставлял себя образцом высшего мужества и считал свой «подвиг» куда более ценным для родины, нежели геройская смерть честного солдата на фронте. Многие выслушивали эти речи молча, другие отходили в сторону, но иные открыто соглашались с ним.

Меня прямо тошнило от этих речей, но сделать ничего нельзя было; субъект этот спокойно оставался в лазарете. Больничное начальство конечно прекрасно знало, кто этот субъект, и тем не менее ничего не предпринимало.

Как только я встал на ноги, мне разрешили съездить в Берлин. Здесь уже явно господствовала сильная нужда. Миллионный город терпел голод. Недовольство было велико. Во многих посещаемых солдатами пивных можно было услышать те же разговоры, что и в лазарете. Получалось даже впечатление, что некоторые из этих негодяев специально посещают эти места скопления солдат, чтобы проповедовать там свои гнусные взгляды.

Еще много хуже было положение в Мюнхене. Когда после выздоровления я выписался из лазарета и отправился в свой запасный батальон, я просто не узнал нашего города. Куда ни придешь – горе, недовольство и брань. В самом запасном батальоне настроение было ниже всякой критики. Здесь влияние оказывало еще и то, что офицеры-инструктора, сами еще ни разу не побывавшие на фронте, обращались очень грубо со старыми солдатами и не умели установить с ними сколько-нибудь приличных взаимоотношений. Солдаты-фронтовики приносили с собою из окопов некоторые особые навыки, которые были понятны строевым офицерам, но с которыми не хотели мириться тыловые чины. К строевому офицеру и сами фронтовики относились с гораздо большим уважением, чем к этапным командирам. Но независимо от всего этого, общее настроение было чрезвычайно плохим. Укрывательство в тылу уже считалось в это время образцом высшей мудрости, а стойкость и выдержка на фронте – признаком слабости и ограниченности.

Канцелярии кишили евреями. Почти каждый военный писарь был из евреев, а почти каждый еврей – писарем. Мне оставалось только изумляться по поводу обилия этих представителей избранной нации в канцеляриях. Невольно сопоставлял я этот факт с тем, как мало представителей этой нации приходилось встречать на самих фронтах.

Еще много хуже обстояли дела в области хозяйства. Здесь уж еврейский народ стал «незаменимым». Паук медленно, но систематически высасывал кровь из народа. Они захватили в свои руки все так называемые военные общества и сделали из них инструмент безжалостной борьбы против нашего свободного национального хозяйства.

Все громче раздавались голоса, доказывавшие необходимость совершенно безудержной централизации.

В сущности говоря, уже в 1916–1917 гг. почти все производство находилось под контролем еврейского капитала.

И в то же время против кого же направлялась на деле ненависть народа.

С ужасом я убедился в это время, что надвигаются события, которые неизбежно приведут к катастрофе, если мы не сумеем в последний час предотвратить их.

В то время как всю нацию обкрадывали и душили евреи, подлинная ненависть масс направлялась в сторону «пруссаков».

Как и на фронте, здесь решительно ничего не предпринималось против ядовитой пропаганды. Как будто люди совершенно не догадывались, что крах Пруссии далеко еще не означает подъема Баварии! Как будто люди не понимали, что дело обстоит как раз наоборот – что падение Пруссии неизбежно повлечет за собой и гибель Баварии!

Мне все это причиняло невероятные страдания. Я ясно сознавал, что при помощи этого гениального трюка евреи только хотят отвлечь внимание от себя на других. Пока Бавария негодовала против Пруссии и наоборот, еврей под носом у обеих обделывал свои делишки. Пока в Баварии шла руготня против Пруссии, еврей организовывал революцию и затем нанес одинаково решительный удар и Пруссии и Баварии.

Мне было просто нестерпимо наблюдать эту взаимную склоку между немцами, и я был рад отправиться на фронт. Вскоре же после моего приезда в Мюнхен я сделал соответствующую заявку о своем желании.

В начале марта 1917 г. я был уже опять в своем полку на фронте.

[Gosha]

* * *

В конце 1917 г. настроение улучшилось, и можно было предполагать, что армии удалось справиться с прежним упадком настроения. После русской катастрофы вся армия опять выпрямилась. Она почерпнула из этой катастрофы новые надежды и новое мужество. Армия опять начинала проникаться убеждением, что несмотря ни на что война кончится все же победой Германии. Теперь в армии опять раздавались песни. Карканье пессимистов слышалось реже и реже. Армия вновь уверовала в будущность отечества.

Особенно чудотворное действие на настроение наших армий произвела итальянская катастрофа осенью 1917 г. В нашей тогдашней победе над итальянцами войска увидели доказательство того, что мы опять в состоянии прорвать фронт не только русских. В сердца миллионов наших солдат опять проникла спокойная вера в свое дело; люди вздохнули свободно и стали с надеждой ждать весенних боев 1918 г. В рядах противника напротив наблюдался упадок настроения. Эта зима прошла несколько спокойнее обычного. Наступило затишье перед бурей.

Но вот как раз в разгар последних приготовлений к решающим боям, когда на западный фронт тянулись бесконечные транспорты с военной амуницией, когда войска делали последние приготовления к наступлению, в Германии впервые за все время войны разыгралось событие, неслыханное по своей подлости.

Нет, Германия не должна победить! В последнюю минуту, когда немецкие знамена уже шли навстречу победе, враги родины пустили в ход такое средство, которое должно было погубить еще в зародыше весеннее наступление и тем самым вырвать победу из наших рук.

Враги родины организовали забастовку на предприятиях, работающих на войну.

Если эта забастовка удастся, немецкий фронт должен потерпеть крушение и «Форвертс» получит удовлетворение: победа на этот раз не будет сопутствовать немецким знаменам. Армии наши останутся без снаряжения и в течение нескольких недель фронт наш будет прорван. Этим будет сорвано наше наступление, Антанта будет спасена и полным господином в Германии станет интернациональный капитал. Вот в чем заключалась внутренняя цель марксистского обмана народа.

Надломить наше национальное хозяйство и воздвигнуть господство интернационального капитала – такова была их цель. И благодаря глупости и доверчивости одних, бесконечной трусости других цель эта, увы, была достигнута.

Правда, стачка на заводах военного снаряжения не имела полного успеха в том смысле, что фронт не удалось взять измором. Забастовка эта быстро оборвалась, и армии не остались без амуниции. В этом смысле план организаторов забастовки – привести сразу все наши армии к гибели – не удался. Но насколько ужаснее был тот моральный урон, который нанесла забастовка!

Во-первых: за кого же боролись наши армии, раз сама страна вовсе не хочет победы? Ради кого приносятся эти бесчисленные жертвы? ради кого терпим мы все эти лишения на фронте? Солдату говорят, чтобы он до конца бился за победу, а в это же время страна бастует!

А во-вторых: какое же влияние оказала эта забастовка в рядах противника?

Зимою 1917/18 г. горизонт впервые омрачился тучами для союзников. Вот уже четыре года союзные державы общими усилиями вели напряженнейшую борьбу против немецкого богатыря и все – безрезультатно. Но ведь в течение всех этих четырех лет главные силы немецкого великана заняты были на востоке и на юге. На западе он зачастую держал только второстепенные силы. И вот теперь тыл нашего богатыря оказался свободным. Моря крови были пролиты, раньше чем немцам удалось положить на обе лопатки хотя бы одного противника. Теперь войска, занятые раньше на русском фронте, будут переброшены на запад, и если врагу не удалось до сих пор прорвать нашу линию обороны, то теперь мы сами перейдем в наступление.

Противник бьет в тревоге и трепетал по поводу того, что окончательная победа может достаться нам.

В Лондоне и Париже шли совещания за совещаниями. Даже пропаганда противников несколько зашла в тупик. Теперь уже не так легко было доказывать, что немецкая победа совершенно немыслима и безнадежна.

Таково же было настроение среди войск союзников. Наглая уверенность в победе исчезла. Господам руководителям Антанты становилось жутко. Переменилось отношение и к немецкому солдату. До сих пор на нашего солдата смотрели только как на простака, безусловно обреченного на поражение. Теперь перед ними стоял немецкий солдат, уже уничтоживший их русского союзника. Нужда заставляла нас до сих пор ограничиваться наступлением только на востоке. Теперь противникам казалось, что это была с нашей стороны гениальная тактика. В течение трех лет немцы вели непрерывные атаки на русском фронте – вначале без особенного успеха. Все уже начинали смеяться по поводу мнимой бесцельности наших действий. Русский великан, казалось, обязательно должен победить уже благодаря его огромному численному превосходству. Германия же, казалось, обязательно изойдет кровью в этих боях с русским. Вначале ход событий как будто подтверждал такой прогноз.

В сентябре 1914 г. после боев при Танненберге в Германию потянулись первые бесконечные потоки русских пленных. С тех пор поток этот уже не прекращался. Все время и в поездах и по шоссе тянулись бесконечные транспорты русских пленных. Но толку от этого было мало. Вместо каждой побитой армии русские тотчас же выставляли новую армию. Гигантские владения царя, казалось, были неисчерпаемы по части людей. Сколько времени могла еще выдержать Германия такое состязание? Не придет ли такой день, когда Германия несмотря на только что одержанную победу останется уже без новых войск, в то время как русское командование снова и снова двинет на фронт новые армии? Что же будет тогда? Согласно человеческому разумению Германия могла только отсрочить победу России, сама же окончательная победа этой последней казалась неизбежной.

Теперь все эти надежды развеялись в прах. Один из главных союзников, принесший самые большие жертвы на алтарь общей борьбы, был разбит вдребезги и теперь лежал распростертый на земле перед безжалостным противником. Страх и ужас вселились в сердца солдат Антанты, которые до тех пор слепо верили в победу союзников. Грядущей весны ожидали с тревогой. Если до сих пор не удалось сломить немцев, которые держали на западном фронте только часть своих войск, то как же можно рассчитывать на победу теперь, когда это страшное героическое государство может ныне собрать в один кулак все свои силы против западного фронта?

К тому же на воображение действовали и события, происшедшие в горах южного Тироля. Весть о поражении войск генерала Кадорна достигла и полей Фландрии. Вера в победу испарялась и уступала место страху перед окончательным поражением.

Ночи стояли прохладные. Всюду на западном фронте войска Антанты слышали шум подтягивающихся новых немецких армий. Надвигался последний страшный суд. Напряжение в лагере противника достигло высшей точки. И вот в эту минуту вдруг в Германии занялось зарево, и пламя этого пожара озарило все уголки фронта. В момент, когда немецкие дивизии делали самые последние приготовления к наступлению, в Германии вспыхнула всеобщая забастовка.

В первую минуту весь мир просто потерял способность речи. В следующую минуту противник вздохнул свободно, и неприятельская пропаганда с жадностью бросилась на этот кусок. Неожиданная помощь поспела в двенадцатый час. Одним ударом Антанта опять нашла средство вернуть твердость настроения своим солдатам. Теперь она опять могла заставить солдат поверить, что ее победа возможна. Чувство тревоги перед приближающимся наступлением немцев вновь сменилось чувством твердой уверенности в победе Антанты. Теперь уже опять можно было с успехом доказывать солдатам Антанты, что окончательный исход предстоящей великой битвы зависит только и исключительно от их стойкости. Пусть немцы теперь одерживают какие угодно местные победы, страну их ждет революция, а вовсе не возвращение домой великих победоносных армий.

Английские, французские и американские газеты повели в этом смысле интенсивнейшую агитацию в тылу, и в то же время началась такая же умелая пропаганда на фронте.

«Германия стоит перед революцией! Победа союзников не за горами!» Это было лучшее лекарство, чтобы опять поставить на ноги заколебавшихся французских пуалю и английских томми. Теперь опять громко заговорили пушки и пулеметы. Паническое бегство было приостановлено. Союзные войска вновь начали оказывать упорное сопротивление.

Таковы были результаты стачек. Германские стачки укрепили уверенность в победе в лагере противника и помогли последнему побороть начавшийся паралич и отчаяние, возникшее на его фронтах. Сотни и сотни тысяч немецких солдат заплатили за эти стачки своею жизнью. Авторы же и инициаторы этой гнусной подлости стали кандидатами на самые высшие государственные посты революционной Германии.

В самой Германии как будто еще удалось стереть первые следы забастовки на военных заводах. Так по крайней мере казалось внешне. Но в стане противника впечатление во всяком случае осталось. Если до этой стачки в лагере противника господствовала полная безнадежность, то теперь весть о забастовках в Германии опять подняла настроение в армиях Антанты. Англо-французские солдаты стали вновь драться с мужеством отчаяния.

Теперь уже по человеческому разумению должно было безусловно казаться, что победа будет на стороне Антанты, если только западный фронт выдержит немецкие атаки еще хоть несколько месяцев. Все парламенты стран Антанты сразу оценили создавшуюся ситуацию и ассигновали грандиозную сумму в фонд военной пропаганды. Они прекрасно знали, что это лучший способ усилить разложение в германском лагере.

[Пушкарь]

Начинать цитироаание нужно с главы " восточная политика".

Эту главу нужно изучать в школе, чтобы потОм не было идиотских высказываний... дескать, если бы сдались Гитлеру, то сейчас пили бы баварское пиво с сосисками и т.п.

[tamplquest]

Начинать цитироаание нужно с главы " восточная политика".

Эту главу нужно изучать в школе, чтобы потОм не было идиотских высказываний... дескать, если бы сдались Гитлеру, то сейчас пили бы баварское пиво с сосисками и т.п.

Надо отметить, что с одной стороны, нацисты конечно планировали подчинить русский народ, и сделать из России колонию, и они считали, что славянская раса уступает германской, в частности, отмечая неспособность славян к самоорганизации. Но с другой стороны, расхожие мифы о планируемом рабстве или геноциде славян -- это полнейшая ахинея. Даже в ходе войны, германцы относились к славянам уважительно, и отмечали, что они арийцы, а в жилах многих течет нордическая кровь
Кстати, немецкая верхушка была без ума от Достоевского(что, впрочем не удивительно)
Гитлер называет русский народ великим народом, отмечая, что он попал под произвол еврейских спекулянтов

Тут конечно можно много фантазировать по поводу того, как оно было бы, если бы гитлер одержал победу в войне, но представляется, что под немецким гнетом было бы не намного хуже, чем под англосаксонским, в статусе сырьевой колонии, и пивка баварского попить бы дали.

[Евелина]

Надо отметить, что с одной стороны, нацисты конечно планировали подчинить русский народ, и сделать из России колонию, и они считали, что славянская раса уступает германской, в частности, отмечая неспособность славян к самоорганизации. Но с другой стороны, расхожие мифы о планируемом рабстве или геноциде славян -- это полнейшая ахинея. Даже в ходе войны, германцы относились к славянам уважительно, и отмечали, что они арийцы, а в жилах многих течет нордическая кровь.

чтобы понимать отншение немцев к славянам (в частности к русским) имеет смысл ознакомиться с самим планом нападения на СССР - планом "Барбаросса" и местом Ленинграда в этом плане.
Так же спросите ещё оставшихся в живых блокадников,было бы им лучше при Гитлере.

Особыми правами на будущих оккупированных территориях должен был пользоваться подчиненный Герингу "Экономический штаб "Ост". Ему было поручено заниматься разграблением природных богатств и ценностей СССР.

План "Ост" при колонизации стран предусматривал уничтожение или превращение в рабов многих миллионов русских, украинцев, белорусов, поляков, чехов и представителей других национальностей. Планировалось "очистить" территории Польши и западных частей Советского Союза путем выселения до 46--51 млн. человек. На "освободившиеся" земли должны были переселиться 10 млн. немцев, а примерно 14 млн. оставшихся местных жителей предполагалось постепенно онемечить. Гитлеровцы намеревались разгромить русский народ, истребить русскую интеллигенцию как носителя национальной культуры.

Было дано задание разработать средства массового истребления людей. И скоро на свет появились стационарные газовые камеры и подвижные "душегубки".

Так что не стоит и в наши дни расчитывать на бесплатные гамбургеры,если войска НАТО будут введены на территорию России.

[tamplquest]

чтобы понимать отншение немцев к славянам (в частности к русским) имеет смысл ознакомиться с самим планом нападения на СССР - планом "Барбаросса" и местом Ленинграда в этом плане.
Так же спросите ещё оставшихся в живых блокадников,было бы им лучше при Гитлере.

Я считаю данный аргумент неуместным. Блокадники были в осадном положении. Это обычная ситуация для войны. То что они оказались в подобном положении, и все их мучения и голод -- это следствие ситуации. И в этом можно обвинить даже с большими основаниями советское руководство, в том, что они по причине каких то своих стратегических планов положили болт на народ ин не приложили все усилия чтобы не прорвать блокаду.
Если бы нацисты издевались над русскими и унижали их, массово расстреливали и тп, тогда б можно было говорить о их негативном отношении, а тут я вижу лишь военную ситуацию, и не более того.

Особыми правами на будущих оккупированных территориях должен был пользоваться подчиненный Герингу "Экономический штаб "Ост". Ему было поручено заниматься разграблением природных богатств и ценностей СССР.

А англосаксы сейчас что делают по-Вашему? Я же сказал, что они планировали сделать из России колонию, я этого не отрицал. Но значит ли это, что русские не пьют пиво?:) Нет, это значит отсутствие суверенитета, и пониженный уровень жизни населения, и не более того. Но не статус реального рабства и нищеты.

План "Ост" при колонизации стран предусматривал уничтожение или превращение в рабов многих миллионов русских, украинцев, белорусов, поляков, чехов и представителей других национальностей. Планировалось "очистить" территории Польши и западных частей Советского Союза путем выселения до 46--51 млн. человек. На "освободившиеся" земли должны были переселиться 10 млн. немцев, а примерно 14 млн. оставшихся местных жителей предполагалось постепенно онемечить. Гитлеровцы намеревались разгромить русский народ, истребить русскую интеллигенцию как носителя национальной культуры.
Было дано задание разработать средства массового истребления людей. И скоро на свет появились стационарные газовые камеры и подвижные "душегубки".

Это из какого источника взято? Можно посмотреть оригинальный документ?

Отправлено спустя 14 минут 55 секунд:

предусматривал уничтожение или превращение в рабов

Вот одна из наиболее острых цитат, касающихся этого плана:

"Славяне должны работать на нас, а в случае, если они нам больше не нужны, пусть умирают. Прививки и охрана здоровья для них излишни. Славянская плодовитость нежелательна ... образование опасно. Достаточно, если они будут уметь считать до ста... Каждый образованный человек — это наш будущий враг.
Следует отбросить все сентиментальные возражения. Нужно управлять этим народом с железной решимостью. "

Из директивы А. Гитлера А. Розенбергу о введении в действие Генерального плана «Ост» (23 июля 1942 г.)

Как видите, ни о каком уничтожении и рабстве речь не шла, только о непредоставлении медуслуг

Об отношении к русскому народу Гитлера можно судить по этой вот цитате:

"Захватив политическую власть, евреи считают, что теперь можно уже окончательно сбросить маску. Из "народного" еврея вылупляется кровавый еврей – еврей, ставший тираном народов. В течение короткого времени он старается полностью уничтожить интеллигенцию, носительницу национальной идеи. Лишив народ идейных руководителей, еврей хочет окончательно превратить народ в рабов и закрепостить навеки.

Самым страшным примером в этом отношении является Россия, где евреи в своей фанатичной дикости погубили 30 миллионов человек, безжалостно убив одних и подвергнув бесчеловечным мукам голода других. И всё это только для того, чтобы обеспечить диктатуру над великим народом небольшой кучке еврейских литераторов и биржевых бандитов."

Конечно это не назовешь трепетным отношением, однако это отнюдь не соответствует устоявшимся в массах шаблонам англосаксонской пропаганды.

Я не являюсь апологетом нацизма, просто стараюсь подходить к вопросу здраво и объективно, без фанатизма

[Евелина]

Я считаю данный аргумент неуместным. Блокадники были в осадном положении. Это обычная ситуация для войны.

блокада Ленинграда это не обычная ситуация в войне,даже во Второй Мировой.
8 июля 1941 г. состоялось совещание верховного главнокомандования вооружённых сил Германии (ОКВ). Генерал-полковник Ф. Гальдер отметил в своём дневнике после совещания: «Непоколебимо решение фюрера сравнять Москву и Ленинград с землёй, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которые в противном случае мы будем кормить в течение зимы. Задачу уничтожения городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки».[5,102]
То есть немцы сознательно морили жителей Ленинграда.

Код: Выделить всё

Это из какого источника взято? Можно посмотреть оригинальный документ?

План "Ост" в оригинале,на немецком?
Вам надо пойти в библиотеку и заказать копию материала для прочтения.

А на русском посмотрите вот эту ссылку (или сами поищите в интернете):
https://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/671161

Код: Выделить всё

Как видите, ни о каком уничтожении и рабстве речь не шла, только о непредоставлении медуслуг

ну да...как в Освенциме,где тоже не предоставляли медицинские услуги.
Или сеть контрационных лагерей вам ни о чем не говорит?

А.Гитлер
Касаясь вновь приобретенных областей, следует заметить, что наша задача состоит не в том, чтобы ежедневно соскребать грязь с покоренного населения или пытаться воспитать у него привычку к немецкой аккуратности. Нам совершенно безразлично, моют ли они ежедневно шваброй свои дома или не моют. Наша миссия ведь не в том, чтобы осуществлять надзор за их каждодневной жизнью, а в том, чтобы гарантировать удовлетворение только наших собственных интересов.

Г.Гиммлер
Меня ни в малейшей степени не интересует судьба русского или чеха. Мы возьмем от других наций ту здоровую кровь нашего типа, которую они смогут нам дать. Если в этом явится необходимость, мы прибегнем к отбиранию у них детей и воспитанию их в нашей среде. Вопрос о том, процветает ли данная нация или умирает с голоду, интересует меня лишь постольку, поскольку представители данной нации нужны нам в качестве рабов для нашей культуры; в остальном их судьба не представляет для меня никакого интереса.

http://www.liveinternet.ru/users/1223849/post151359710

Как следует немцу вести себя на территории СССР во время вйны? «Русский человек – неполноценен» , – определенно ответил Гитлер на этот вопрос на совещании 05.12.40 г. в ходе подготовки плана «Барбаросса» .

[tamplquest]

То есть немцы сознательно морили жителей Ленинграда.

Так почему наше руководство не пыталось освободить их, или хотя бы временно прорвать блокаду для эвакуации?

Или сеть контрационных лагерей вам ни о чем не говорит?

А что, там уничтожали славянское население?

А.Гитлер
Касаясь вновь приобретенных областей, следует заметить, что наша задача состоит не в том, чтобы ежедневно соскребать грязь с покоренного населения или пытаться воспитать у него привычку к немецкой аккуратности. Нам совершенно безразлично, моют ли они ежедневно шваброй свои дома или не моют. Наша миссия ведь не в том, чтобы осуществлять надзор за их каждодневной жизнью, а в том, чтобы гарантировать удовлетворение только наших собственных интересов.

Г.Гиммлер
Меня ни в малейшей степени не интересует судьба русского или чеха. Мы возьмем от других наций ту здоровую кровь нашего типа, которую они смогут нам дать. Если в этом явится необходимость, мы прибегнем к отбиранию у них детей и воспитанию их в нашей среде. Вопрос о том, процветает ли данная нация или умирает с голоду, интересует меня лишь постольку, поскольку представители данной нации нужны нам в качестве рабов для нашей культуры; в остальном их судьба не представляет для меня никакого интереса.

Это обычная имперская политика. Слова, конечно резкие, но усматривать тут некие картины "рабства с кнутами и кандалами" может только наивный человек, речь идет об обычной имперской эксплуатации покоренного народа. Ничего хорошего для русских конечно тут нет, но они(то есть мы) сейчас именно в таком положении и находятся в отношении англосаксов

Отправлено спустя 5 минут 37 секунд:

Как следует немцу вести себя на территории СССР во время вйны? «Русский человек – неполноценен» , – определенно ответил Гитлер на этот вопрос на совещании 05.12.40 г. в ходе подготовки плана «Барбаросса» .

То что Гитлер считал русских расово неполноценными я в курсе, я об этом сказал выше. Но эта неполноценность означала лишь то, что они стояли ниже на "эволюционной ступени" в отношении германских народов. Никто не думал отрицать арийское происхождение славян.

[Пушкарь]

.
Начинать цитирование нужно с главы " восточная политика".

Эту главу нужно изучать в школе, чтобы потОм не было идиотских высказываний... дескать, если бы сдались Гитлеру, то сейчас пили бы баварское пиво с сосисками и т.п.

Надо отметить, что с одной стороны, нацисты конечно планировали подчинить русский народ, и сделать из России колонию, ........

Это обычная имперская политика. Слова, конечно резкие, но усматривать тут некие картины "рабства с кнутами и кандалами" может только наивный человек, речь идет об обычной имперской эксплуатации покоренного народа. Ничего хорошего для русских конечно тут нет, но они(то есть мы) сейчас именно в таком положении и находятся в отношении англосаксов

прочитайте и больше не повторяйте свою ерунду( хорошее воспитание не позволяет мне использовать более точное слово - "херня" )

Здесь только "избранное".То, с чего нужно начинать такую тему.

ГЛАВА XIV
ВОСТОЧНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ ИЛИ ВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА
………….
Мы должны освободиться от всяких традиций и предрассудков, должны найти в себе мужество объединить весь наш народ и двинуться по той дороге, которая освободит нас от нынешней тесноты, даст нам новые земли и тем самым избавит наш народ от опасности либо вовсе погибнуть, либо попасть в рабство к другим народам.
……………….
Уроки прошлого еще и еще раз учат нас только одному: целью всей нашей внешней политики должно являться приобретение новых земель; …………
..................
Наша задача — не в колониальных завоеваниях.
Разрешение стоящих перед нами проблем мы видим только и исключительно в завоевании новых земель, которые мы могли бы заселить немцами.
…………….………….
Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены.

.

.

[Евелина]

Так почему наше руководство не пыталось освободить их, или хотя бы временно прорвать блокаду для эвакуации?

Потому что не хватало силенок.
Маннергейм хорошо перекрыл финское направление, а немцы с другой стороны.

А что, там уничтожали славянское население?\\\

а то они там на санаторно-курортном лечении находились.
Кстати сказать,газ Циклон-Б был впервые использован при уничтожении советских военно-пленных (в нарушение всех мировых конвенций о военно-пленных).
Тогда как англо-саксы в лагерях спортом занимались....как-то так.

Но эта неполноценность означала лишь то, что они стояли ниже на "эволюционной ступени" в отношении германских народов. Никто не думал отрицать арийское происхождение славян.

в смысле считали русских обезьянами арийского проихождения?

[tamplquest]

Пушкарь, ну и что? Наряду с колониальными завоеваниями они часть территории планировали заселить немцами. Они и без того на нашей территории живут, поволжские, например. Они планировали, возможно, часть русских переселить. Это, конечно, опять же, плохо, но настолько ли страшно, как это малюет пропаганда?

Вопрос тут даже не в степени предполагаемого бремени, а в том, что мы, как правило, имеем одностороннюю информацию. Цитируются обрывки, вырванные из контекста, другие части вообще умалчиваются. Документальной базы вообще почти нет. Надо, все-таки, более критично относится ко всему тому, что льют в уши, проверять мало мальски, сравнивать...

Отправлено спустя 9 минут 44 секунды:

Потому что не хватало силенок.

Дело не в "нехватке", а в их распределении. Если бы пожертвовали какой-нибудь позицией хватило бы силенок. Не было желания.

а то они там на санаторно-курортном лечении находились

У вас есть ссылки на реальные документы?

[Пушкарь]

Пушкарь, ну и что?

Наряду с колониальными завоеваниями они часть территории планировали заселить немцами. Они и без того на нашей территории живут, поволжские, например. Они планировали, возможно, часть русских переселить. Это, конечно, опять же, плохо, но настолько ли страшно, как это малюет пропаганда?

Вопрос тут даже не в степени предполагаемого бремени, а в том, что мы, как правило, имеем одностороннюю информацию. Цитируются обрывки, вырванные из контекста, другие части вообще умалчиваются. Документальной базы вообще почти нет.
Надо, все-таки, более критично относится ко всему тому, что льют в уши, проверять мало мальски, сравнивать .....

" Ну и что?"... вопросканешнаинтересный.
... Я отвечу, но прежде , я прошу вас закончить ваш пост, поскольку осталась неясность... своеобразное " ну и что?"

. В смысле - Ну и что дальше? Какой вывод должен проистекать и напрашиваться сам собой после прочтения вашего поста?

- Наши предки напрасно сопротивлялись? Напрасно убивали несчастных немецких зольдатен унд официрэн? ... которые по большому счету , очень уж такого большого зла причинить нам не хотели....

Уточните пжлста, милейший Тамплквест.

[Евелина]

, ну и что? Наряду с колониальными завоеваниями они часть территории планировали заселить немцами. Они и без того на нашей территории живут, поволжские, например. Они планировали, возможно, часть русских переселить. Это, конечно, опять же, плохо, но настолько ли страшно, как это малюет пропаганда?

глядя куда переселить.
Если в Освенцим,то нехорошо.

Дело не в "нехватке", а в их распределении. Если бы пожертвовали какой-нибудь позицией хватило бы силенок. Не было желания.

может быть,если бы они имели возможность с вами посоветоваться,то и блокады Ленинграда не было бы вовсе.

Однако после кровопролитных боев,город оказался в кольце блокады.

У вас есть ссылки на реальные документы?

я не владею немецким.

[tamplquest]

" Ну и что?"... вопросканешнаинтересный.
... Я отвечу, но прежде , я прошу вас закончить ваш пост, поскольку осталась неясность... своеобразное " ну и что?"

. В смысле - Ну и что дальше? Какой вывод должен проистекать и напрашиваться сам собой после прочтения вашего поста?

- Наши предки напрасно сопротивлялись? Напрасно убивали несчастных немецких зольдатен унд официрэн? ... которые по большому счету , очень уж такого большого зла причинить нам не хотели....

Уточните пжлста, милейший

Нет, я этого не говорил. Война есть война, и народ правильно поступает, что не сдается врагу, это делает ему честь.
Другое дело -- грязная политическая подоплека этих войн и союзнических отношений. Это вина вождей а не народа.
политика Сталина и Гитлера совершенно непонятна, они столкнули 2 братских народа, вместо того чтобы мочить мировой империализм, что на словах оба декларировали.
Однако, излишняя демонизация нацисткого режима, и переворачивание смысла и особенно их идеологии тоже не нужна.

Отправлено спустя 11 минут 13 секунд:

глядя куда переселить.
Если в Освенцим,то нехорошо.

В этом плане ничего подобного не было, не надо фантазировать.
В Освенцим, кстати, в основном евреи отправлялись, я даже не уверен, было ли там вообще славянское население, особенно мирное

[Евелина]

политика Сталина и Гитлера совершенно непонятна, они столкнули 2 братских народа, вместо того чтобы мочить мировой империализм, что на словах оба декларировали.
Однако, излишняя демонизация нацисткого режима, и переворачивание смысла и особенно их идеологии тоже не нужна.

исторически Россия всегда воевала с немцами....так что насчет братских народов вы погорячились,тем более,что немцы никогда не считали русских братским народом.
Да мы и не братские народы....ни по проихождению,ни по культуре,ни по языку.....

Отправлено спустя 4 минуты 5 секунд:

В этом плане ничего подобного не было, не надо фантазировать.
В Освенцим, кстати, в основном евреи отправлялись, я даже не уверен, было ли там вообще славянское население

Выше я написала,что газ Цилон-Б был испробован впервые при умерщвлении советских военнопленных именно в Освенциме.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A6%D0 ... %BD_%D0%91

В то время как англосаксы в лагерях военнопленных занимались спортом.

Вы посты для вас читаете?

[tamplquest]

политика Сталина и Гитлера совершенно непонятна, они столкнули 2 братских народа, вместо того чтобы мочить мировой империализм, что на словах оба декларировали.
Однако, излишняя демонизация нацисткого режима, и переворачивание смысла и особенно их идеологии тоже не нужна.

исторически Россия всегда воевала с немцами....так что насчет братских народов вы погорячились,тем более,что немцы никогда не считали русских братским народом.
Ни по проихождению,ни по культуре,ни по языку.....

Вы ошибаетесь, это очень близкие народы, причем и по происхождению и по культуре, и, особенно, по языку.
Вообще, вся российская аристократия, практически, была норманских и немецких корней, начиная с великих князей. В то же время, часть восточных немцев имеет явно славянское происхождение

То что в новой истории их постоянно сталкивали -- это как раз Вашей темы, скорей всего, касается -- темы теневых финансовых манипуляций мировой закулисы. Ни в первую ни во вторую мировую не было смысла вылизывать зады англосаксам

Отправлено спустя 4 минуты 12 секунд:

Выше я написала,что газ Цилон-Б был испробован впервые при умерщвлении советских военнопленных именно в Освенциме.

По вашей же ссылке

В июне 1941 года я получил приказ установить в Аушвице [Освенциме] оборудование для истребления евреев.

Впрочем, в любом случае, Википедия не источник для меня, тем более по такому политизированному вопросу

[Евелина]

Вы ошибаетесь, это очень близкие народы, причем и по происхождению и по культуре, и, особенно, по языку.

русский и немецкий языки относятся к разным языковым группам.

Вообще, вся российская аристократия, практически, была норманских и немецких корней, начиная с великих князей. В то же время, часть восточных немцев имеет явно славянское происхождение

аристократия никак не роднит народы.

То что в новой истории их постоянно сталкивали -- это как раз Вашей темы, скорей всего, касается -- темы теневых финансовых манипуляций мировой закулисы. Ни в первую ни во вторую мировую не было смысла вылизывать зады англосаксам

ну, я думаю,что рыцари-крестоносцы жили ещё до мировой закулисы.

Отправлено спустя 1 минуту 9 секунд:

Впрочем, в любом случае, Википедия не источник для меня, тем более по такому политизированному вопросу

ну поищите другую.

[tamplquest]

ну, я думаю,что рыцари-крестоносцы жили ещё до мировой закулисы.

Это не война, а всего лишь локальная битва, причем, в то время, когда даже российской государственности не существовало

русский и немецкий языки относятся к разным языковым группам.

Чего? Это индоевропейские языки, причем они очень похожи по грамматической структуре(синтетические, с большим количеством флексий). Шлейхер чуть ли не отождествлял их. Оба языка по всем признакам в корне отличаются от английского и немецкого.
Даже на бытовом уровне это заметно: немецкий язык для русского дается намного проще чем другие.

Отправлено спустя 3 минуты 41 секунду:

аристократия никак не роднит народы.

Роднит, во-первых, культурно, во-вторых, аристократия так или иначе смешивается с коренными народами. А кроме того, русский этнос это не только славяне, но и многие северные народы, околобалтийского происхождения. Нацисты считали, что русские имеют достаточно большую примесь нордической крови.

[Евелина]

Это не война, а всего лишь локальная битва, причем, в то время, когда даже российской государственности не существовало]

но прекрасно демонстрирует взаимоотноения между этносами,которые сложись уже тогда.
А с появлением государственности войны стали постоянными.
Вспомните войну с Пруссией.

Чего? Это индоевропейские языки, причем они очень похожи по грамматической структуре(синтетические, с большим количеством флексий). Шлейхер чуть ли не отождествлял их. Оба языка по всем признакам в корне отличаются от английского и немецкого.
Даже на бытовом уровне это заметно: немецкий язык для русского дается намного проще чем другие.

вы легко выучили немецкий язык?

Роднит, во-первых, культурно, во-вторых, аристократия так или иначе смешивается с коренными народами. А кроме того, русский этнос это не только славяне, но и многие северные народы, околобалтийского происхождения. Нацисты считали, что русские имеют достаточно большую примесь нордической крови.

все русские царицы- иностранки принимали Православие(крестились) ,меняли имена,переставали говорить на родном языке.
То есть сами принимали русскую культуру...

[tamplquest]

А с появлением государственности войны стали постоянными.
Вспомните войну с Пруссией.

Это чуть ли не единственный пример, за 10 веков. В целом, войн было очень мало, учитывая территориальную близость
К тому же эта война была довольно грязной и братоубийственной, там даже австрийцы объеденились против братьев, и россия вступила в эту шайку. Недаром Павел этот беспредел прекратил, и отдал обратно Пруссии земли. Есть версия, что его убили в результате заговора, организованного англосаксами

Отправлено спустя 3 минуты 7 секунд:

вы легко выучили немецкий язык?

Когда я начинал в школе учить английский, я ковырял немного немецкий. Да, он легче, там грамматическая структура родная для русского. Об этом и преподаватели говорят. Английский и французский заставляет выворачивать мозг наизнанку. Фактически, чтобы говорить на немецком более менее, достаточно знать лексику.